– Любезный! Вы паромщик?
Человек в широкополой соломенной шляпе и с трубкой в зубах приоткрыл глаза, серые и невыразительные, как заполненные дождевой водой отпечатки копыт в земле.
– Чего желаете?
– Желаю переправиться на остров, и поскорее. Во сколько это обойдется?
Паромщик не удостоил его вторым взглядом. Вместо этого он коротко затянулся из пеньковой трубки, исторгнув в воздух клуб желтоватого дыма. Судя по запавшим глазам и мелким кровоточащим язвам на губах, курил он какой-то тонизирующий алкалоид, но Гримберт сомневался, что это был благородный экгонилбензоат. Скорее, какая-то дьявольская смесь из львиного хвоста, голубого лотоса и шалфея, популярная в здешних краях. Мертвый немигающий взгляд паромщика, устремленный к стылым океанским водам, говорил о том, что он курил ее достаточно долго, чтобы его нервная система давно превратилась в подобие выжженной чрезмерным напряжением электрической сети.
– Переправиться? Да пожалуйста, – ответил он равнодушно. – Два денье за двоих, еще три – за доспех. Стало быть, всего пять. Паром отчаливает через два часа.
– А далеко ли Грауштейн?
– Пять сотен рут. Только не обычных, а брауншвейгских.
Гримберт мысленно выругался. Воспитанный Магнебодом в почтении к имперской системе мер, он в равной степени хорошо мог считать как в километрах, так и в туазах и лигах, принятых на восточных рубежах, но здешние мерки не раз ставили его в тупик. Не так-то просто навскидку вспомнить, сколько метров будет в брауншвейгской руте и чем она отличается от ганноверской или баденской.
«Серый Судья» охотно пришел на помощь, хоть и не отличался великим умом. Вышло два километра с лишком. Совсем не впечатляющее расстояние, если мерить по суше, но весьма солидное, если речь идет о водах Сарматского океана.
– Отлично. Мой оруженосец заплатит. Но я хотел бы отправиться прямо сейчас.
Это не произвело на паромщика никакого впечатления.
– Паром к Грауштейну отправляется через два часа.
– Ну ты, бездельник! – рыкнул Берхард, теряя терпение. – Разуй свои овечьи бельма! Не видишь, что ли, что перед тобой рыцарь?
Паромщик равнодушно скользнул взглядом по броне «Серого Судьи». Судя по всему, доспех не внушил ему надлежащего благоговения, и Гримберт понимал отчего. Его доспех настолько же походил на тех рыцарей, что рисуют обычно на афишах, возвещая начало какого-нибудь турнира, насколько сам паромщик – на святого Петра. Ни пышного плюмажа, ни выписанного хорошей краской герба на груди, ни свиты – одна лишь невыразительная серая сталь, и та не полированная, а потертая, обожженная, покрытая оспинами старых попаданий и латками наспех заделанных пробоин. Даже расчехли он оба своих трехдюймовых орудия, едва ли это заставило «Серого Судью» выглядеть хоть сколько-нибудь представительнее.
Орудия были инсбругской работы, и Гримберт втайне ими гордился. Приобретенные не так давно, съевшие их с Берхардом доход за последний год, они не превращали «Серого Судью» в грозного противника, но, по крайней мере, позволяли Гримберту не прятаться в придорожных кустах от стыда всякий раз, когда он слышал приближающиеся шаги бронированного собрата.
– Нынче в Грауштейне рыцарей больше, чем козьего дерьма на тропе, – паромщик сплюнул себе под ноги сгусток синеватой от курева слюны. – Только за сегодня троих перевез. Прут и прут, как черти…
Берхард с глухим ворчанием опустил руку на рукоять суковатой дубинки. Гримберт с удовольствием понаблюдал бы за тем, как он преподает паромщику урок хороших манер, а то и сам бы превратил наглеца в кровавую ветошь короткой пулеметной очередью, но с сожалением признал, что в этот раз придется сдержаться.
– Брось этого осла, Берхард, – раздраженно приказал он. – Я на «Судье» переправлюсь по дну, а ты дождись парома и доставь мулов с припасами. Заодно сэкономим пару монет…
– Не советую, сир рыцарь, – паромщик коротко зевнул, продемонстрировав изъеденную ядовитым зельем пасть, полную сгнивших зубов. – Не то придется мне осколки вашего доспеха еще пару дней из воды выуживать. Большие-то хоть на переплав сдать можно, а от мелких одна морока, только дно захламляют…
– Что ты несешь? – Гримберт вновь едва удержался от того, чтобы перерубить его пополам хлесткой пулеметной очередью. – Какие еще осколки?
Паромщик коротко кивнул в сторону океанской глади:
– Донные мины. Их еще в старину ставили, от кельтов, значит. Так и ржавеют с тех пор на донышке. Взрыватели магнитные, чуткость у них большая. Человека или там корову не тронут, а кто в доспехе вброд пойдет, обратно уже не выйдет, вот как.
Гримберт едва не заскрипел зубами. Стоило это предвидеть. Монастыри монахов-рыцарей часто оборудовались подобно крепостям, возводя многочисленные эшелоны обороны, ему следовало догадаться, что Грауштейн не являет собой исключения. Донные мины – серьезная штука, с такой стоит считаться.
– Ах ты дьявол…
– Да обождите вы, мессир, – буркнул паромщик, выбивая трубку, уже более миролюбиво. – Через два часа переправлю вас на остров, бережно, как Ной – зайчонка. Если хотите знать, на пароме паломники с самого раннего утра ждут, и ничего. Даже рыцарь один имеется, вроде вас, и ждет, как миленький, не злословит.
