Мы все — кто занимается писательским ремеслом — знаем, что понимают нас очень редко. Особенно хорошо это знают авторы рассказов, поскольку сама природа этого жанра требует более искушенного, более подготовленного читателя, а таких, да еще рассказофилов, — к сожалению, единицы.
Что касается страниц, которые читатель держит сейчас в руках, я прекрасно сознаю, что, кроме сложности обычной, они заключают в себе еще и другую сложность, почти непреодолимую: восемью[1] представленными здесь текстами я хочу воздать почести тем, кто учил меня писать рассказы. Моим учителям (и не только моим — они учат всякого желающего). Я выбрала их, одержимая самым сильным из всех известных мне чувств — страстью. Если четко следовать фактам, то выбор свой я сделала давно, еще в отрочестве, именно тогда я их открыла и полюбила. Я безмерно восхищаюсь ими, уважаю их, но вместе с тем я готова спорить с ними и даже, если придется, положить их в этом споре на обе лопатки. Считаю полезным объяснить это читателю недоверчивому или просто любопытному, желающему знать движущие мотивы и сокровенные мысли автора.
Не всем может понравиться мой спор с такими великими рассказчиками. В свое оправдание сошлюсь на хорошо известные случаи подобного рода. История искусства кишит ими, перечислять все — значит утомить и себя, и читателя, поэтому приведу лишь несколько. В голову сразу приходит Ван Гог, работавший в стиле Милле (after[2] Милле, как очень точно говорят англичане), или в стиле Рембрандта, или в стиле Делакруа. И Дали, впечатленный картиной "Анжелюс", много и глубоко рассуждавший о ней. А сколько художников были очарованы "Менинами" Веласкеса! Вариации Пикассо на тему "Менин" — просто самые известные, но, скажем, Мане или Дега — тоже в рядах почитателей великого малагенца.
В музыке такое явление и вовсе не редкость: Рахманинов одержим творчеством Паганини, им же вдохновлялись Шуман и Лютославский; Брамс варьирует Гайдна; Стравинский в Поцелуе феи, балете по сказке Андерсена, отталкивается от музыки Чайковского. Многочисленные оперные парафразы Листа навеяны произведениями Вагнера, Верди, Беллини или Доницетти. Благородные и сентиментальные вальсы Равеля — плод его вдохновения вальсами Шуберта. Луис де Пабло в своих сочинениях часто вступает в диалог с Шёнбергом, Томасом Луисом де Виктория, Бетховеном… То же можно сказать и о кинематографистах — достаточно одного (но хорошего) примера: Великолепная семерка Джона Стёрджеса, родившаяся из Семи самураев Акиры Куросавы. И, наконец, в литературе — где ты более свободен в "перепевах" любимых сочинений и при этом не боишься, что их назовут плагиатом или копией — всем известно, что сделали с Гомером Беккет или Вергилий; или что сделали с Вергилием Герман Брох и Бернард Шоу; или Шекспир — с классиками, или Бернард Шоу — с Шекспиром, или Ростан — с Сирано, или Джон Мильтон — с Гомером, и так — до бесконечности, невзирая на то, что вдохновиться чужой работой очень сложно, а создать что-то собственное на основе этого вдохновения — еще сложнее.
Так вот, мои восемь текстов after Кирога, Гарсиа Маркес, Кортасар, Рульфо, Карпентьер, Арреола, Монтерросо и Борхес, кроме того что это плод страсти, преследовавшей меня с детства, есть еще и результат уже взрослой прихоти — попытаться вступить в диалог с моими любимыми авторами. Но еще больше мне хотелось сыграть с ними в некую игру, правила которой мы как будто установили совместно. Но, возможно, еще больше мне хотелось проверить, способна ли я подняться до их уровня. И все-таки лучше расценивать эти мои литературные потуги, растянувшиеся не на один месяц (и доведшие меня до обнаружения ошибок в Полном собрании сочинений Борхеса, которые так и кочуют из издания в издание, начиная с первого буэнос-айресского, выпущенного издательством "Эмесе"), как своего рода игру. Игру, которой насладятся даже те, кто не знает правил, а те, кто разделяет мою страсть к вышеназванным писателям, извлекут из нее — я уверена — еще и много пользы.
На этих страницах наряду с новыми героями то и дело будут встречаться персонажи из рассказов-первоисточников, а также сами авторы этих рассказов, их родные, друзья и учителя. Не скрою, я, конечно, развлекалась вовсю, жульнически используя хорошо известные литературоведам истории и анекдоты из жизни моих любимых писателей, в результате чего эти вообще-то реальные факты обрели видимость литературного вымысла: так я обыграла страсть Хуана Рульфо ходить по кладбищам и высматривать на могильных плитах имена для своих персонажей, или привычку Леонор де Асеведо, матери Борхеса, вторгаться в творческий процесс своего сына, или жесткость, с какой Орасио Кирога воспитывал своих детей — и это только некоторые из многих примеров. Не из высокомерия, а потому что это правда, я могу утверждать, что каждый эпизод тщательно выписан и полон смысла. Мне лишь не хватает партнера — кто захотел бы сыграть со мной.
Мечтаю, чтобы, прочитав эту книгу, в диалог с теми, кому я воздаю в ней почести, вступили и другие писатели. Тогда мое посягновение на авторство обретет еще более глубокий смысл.
