Рассказы из книги «Посягая на авторство» - [5]
По ночам брат просыпался от жажды и поэтому перед сном он обычно шел на кухню налить себе на ночь стакан воды. В тот вечер ему не удалось это сделать, шум показал, что кухню захватили, так же как раньше — библиотеку, столовую и три больших спальни, расположенных за дубовой дверью. Ирене думает о брате, оставшемся без привычного стакана воды на ночь, рассматривает посуду, покрытую бурой пылью, стаканы в стенном шкафу и, возможно, спрашивает себя, почему они не осмелились тогда проверить свои подозрения. С сожалением она вспоминает все, что было потом: ключ, брошенный в канаву, другую страну на краю света, где они прожили много лет, и на секунду у нее мелькает подозрение: не ошиблись ли они? Может, и не было причин для столь поспешного бегства?
Прислонившись к дубовой двери, она смотрит в холл. Отсюда, когда дверь закрыта, эта часть дома выглядит современной квартиркой, где едва повернется один человек. Им нравилось здесь жить в те далекие годы: закрыть плотно дверь и забыть о дальней половине дома, выходящей окнами на Родригес-Пенья, и не надо было ежедневно очищать мебель от этой неистребимой пыли, которая, чисть не чисть, так и так покроет все. Ирене поворачивается к двери. Твердой рукой она отодвигает огромный засов. И так же твердо поворачивает ключ. В ее глазах торжество, словно ей удалось раскрыть долго не дававший покоя секрет. Так должен выглядеть египтолог, сумевший отыскать потайной вход в гробницу.
Ирене распахивает дверь в коридор и вдыхает его воздух. И слушает его гулкую пустоту. Коридор, библиотека и столовая погружены в полумрак. Она ступает осторожно, словно канатоходец. Не заходя в первую из комнат, по правую руку, она краем глаза замечает в темноте салфетки и те старые домашние туфли, в которых было так тепло зимой, но не обращает на них внимания и продолжает двигаться дальше, к двум комнатам в конце коридора. В столовой — торжественной и молчаливой зале, украшенной гобеленами, — она на мгновение задерживается. Там стоит бутылка старого вина многолетней выдержки, а на столе около дивана лежит можжевеловая трубка, которую курил брат. Там висят портреты ее прадедов, дедушки с материнской стороны и родителей, там обитают воспоминания ее детства, там все, что они потеряли. Ей кажется, она видит, как Мария Эстер, будущая невестка, которая так и не стала ею, сидит у окна и осторожно потягивает мате. Внезапно Ирене пугается этого ощутимого присутствия умерших, и страх толкает ее к библиотеке, где пыль властвует безраздельно. И полки, и книги словно посыпаны серым песком, и корешки едва проступают сквозь пылевую патину. Ее взгляд бегает по полкам в поисках столь любимых братом французских книг, но не может найти их. Библиотека — это кладбище, вдруг понимает она и содрогается от этой внезапной мысли.
Ирене ждет. И очень скоро слышит неясный глухой шум за дубовой дверью.
Словно кто-то шушукается или двигает стул по ковру. Она бросает взгляд на улицу, прикидывая, можно ли убежать. Окно открывать долго, кричать о помощи бесполезно. Она бросается к дубовой двери, выдергивает ключ, вставляет его в дверь со своей стороны и поворачивает дважды. Жаль, пальто осталось на той половине, думает она. Но быстро утешается — зато здесь у нее книги. Она садится на диван, отодвигает в сторону можжевеловую трубку, ставит свою сумку на стол и открывает ее. Вытаскивает вернувшиеся к ней клубки серых ниток и вязанье, оставшееся когда-то незавершенным. Несколько минут уходит на узелки, которые она завязывает очень тщательно. Потом маленькими швейными ножницами, принесенными с собой в сумке, она отрезает кончики ниток. Все узелки спрятаны, и она довольно улыбается, любуясь лицевой стороной вязанья. Она устраивается поудобнее на диване и начинает вязать, тихо напевая старинную колыбельную.
Все повторяется снова, все то же самое, но все-таки не совсем. В какой-то момент Ирене явственно слышит шум по эту сторону двери: может, в спальнях, а может, в библиотеке. Однако на этот раз она не хочет рисковать и снова прерывать свою работу, она продолжает вязать, ей надо закончить серый жилет, брату он очень нравился.
Буэнос-Айрес — город шумный, но Ирене отчетливо слышит (и даже не отрывает глаз от вязанья, чтобы взглянуть в окно), как к дому подъезжают стенобитные машины, как они разворачиваются для точного удара, как бригадир отдает команду, и наконец — грохот смертоносного для стен шара, трещины бегут по всему дому, стены начинают крениться.
Еще не поздно. Библиотека превращается в руины. Уже не различить отдельных звуков: они слились в сплошной грохот. Ирене всегда знала, что должна умереть именно здесь. Теперь неприветливые родичи наконец разбогатеют. Уже завтра здесь, где мы когда-то жили, останется только серая пыль от обломков. Одна только пыль.
Луа
— Что это? — сказала она.
— О чем ты? — спросил я.
— Вот это, этот шорох.
— Это звук тишины.
Из рассказа Хуана Рульфо Лувина
Кажется, очень трудно привыкнуть к такому месту. Но погляди на нас: мы научились выживать на этой бесплодной земле, и мы так и останемся на ней, мы отказались от всего другого, ведь только подумать хорошенько — половина селения встретила здесь свой смертный час.
Потеря в один день сразу двух родителей переворачивает вселенную Ирис. Ей всего 36, но жить не хочется. Чтобы прервать свои страдания, она идет на мост, но отчаянному шагу не суждено случиться. Неожиданно для себя Ирис оказывается в странном кафе, которого раньше никогда не видела. Там она встречается с Люкой и хозяином заведения, разгадывает тайны каждого стола и получает в подарок странные часы, совершает самое главное открытие в жизни, обретая в итоге любовь, лучшую подругу, собаку и квартиру мечты. Удивительный путь преображения главной героини держит в напряжении читателя до самых последних страниц, где Ирис наконец осознает, кем были Люка и хозяин кафе «Лучшее место на свете – прямо здесь».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В рубрике «Документальная проза» — «Нат Тейт (1928–1960) — американский художник» известного английского писателя Уильяма Бойда (1952). Несмотря на обильный иллюстративный материал, ссылки на дневники и архивы, упоминание реальных культовых фигур нью-йоркской богемы 1950-х и участие в повествовании таких корифеев как Пикассо и Брак, главного-то героя — Ната Тейта — в природе никогда не существовало: читатель имеет дело с чистой воды мистификацией. Тем не менее, по поддельному жизнеописанию снято три фильма, а картина вымышленного художника два года назад ушла на аукционе Сотбис за круглую сумму.
Высочайшая образованность позволила классику итальянской литературы Джакомо Леопарди (1798–1837) вводить в заблуждение не только обыкновенную публику, но и ученых. Несколько его стихотворений, выданных за перевод с древнегреческого, стали образцом высокой литературной мистификации. Подробнее об этом пишет переводчица Татьяна Стамова во вступительной заметке «Греческие оды и не только».
В рубрике «Мемуар» опубликованы фрагменты из «Автобиографии фальсификатора» — книги английского художника и реставратора Эрика Хэбборна (1934–1996), наводнившего музеи с именем и частные коллекции высококлассными подделками итальянских мастеров прошлого. Перед нами довольно стройное оправдание подлога: «… вопреки распространенному убеждению, картина или рисунок быть фальшивыми просто не могут, равно как и любое другое произведение искусства. Рисунок — это рисунок… а фальшивым или ложным может быть только его название — то есть, авторство».
В рубрике «Классики жанра» философ и филолог Елена Халтрин-Халтурина размышляет о личной и литературной судьбе Томаса Чаттертона (1752 – 1770). Исследовательница находит объективные причины для расцвета его мистификаторского «parexcellence» дара: «Импульс к созданию личного мифа был необычайно силен в западноевропейской литературе второй половины XVIII – первой половины XIX веков. Ярчайшим образом тяга к мифотворчеству воплотилась и в мистификациях Чаттертона – в создании „Роулианского цикла“», будто бы вышедшего из-под пера поэта-монаха Томаса Роули в XV столетии.