Рассказы из книги «Посягая на авторство» - [4]
Сегодня все мертвы: Рыжие, Хулиана, Иберра, Леонор де Асеведо, и ее сын тоже. Жив только я, наверно для того, чтобы все это вам рассказывать. Рассказывать своими словами и чужими словами, я ведь знаю, что только они меня переживут.
Возвращение Ирене
Иной раз мы начинали верить, что это именно дом не позволил нам обзавестись семьями [4]
Из рассказа Хулио Кортасара Захваченный дом.
Никто бы не узнал Ирене в этой женщине, которая, пройдя через прихожую, украшенную майоликой, решительно толкает дверь в холл. Я-то ее узнаю. Это точно она, Ирене, это ее манера ступать бесшумно, это ее ноги — немного косолапят и всегда стаптывают туфли на одну сторону. Она вдруг останавливается, наклоняется и поднимает с полу брошенное при бегстве вязанье и серые клубки ниток, давно забывших спицы. Это нити, ведущие к выходу из лабиринта ее памяти — так мерещится ей сейчас, и она бережно кладет шерсть в свою сумку. Я узнаю ее ласковый, усталый взгляд, ее грустные глаза. Грустные они у нее всегда, и не ностальгия, не возвращение тому причиной, а скорее скука, безучастность. Наверно, не так уж легко быть по природе своей тихоней. Брат когда-то сказал о ней:
Ирене отроду не причинила беспокойства ни одному человеку.
Все здесь, как было, — должно быть, думает она. Здесь, то есть внутри дома. Снаружи-то много чего интересного произошло и даже постепенно уже перестало быть интересным, и вообще все сильно переменилось. Только земля все такая же сухая, и ветер носит ее по городу, и пыль оседает на мраморе консолей, на узорчатой ткани скатертей и на пианино. И мебель стоит убеленная пылью, въевшейся в нее и застарелой.
Коридор, длинный и безмолвный, словно отражается в глазах Ирене, то ли влажных, то ли блестящих: глаза ягненка перед закланием.
Она очень изменилась. Может быть, от одиночества. Прежде она никогда не бывала одна, да, наверно, и не смогла бы. Но сейчас она чувствует в себе какую-то уверенность, заставляющую забыть всю ее природную нерешительность, это необычное ощущение, ничего подобного никогда не происходило с ней в те долгие годы единения с братом, когда они жили в ежедневных домашних заботах, тихие, молчаливые, с нехитрыми увлечениями — она бесконечно вязала, он перебирал отцовскую коллекцию марок, — молодые еще, но уже старые, не расположенные бороться за свое жизненное пространство, убежденные в том, что можно жить ни о чем не задумываясь.
Ирене медленно обводит глазами холл, пытаясь понять, все ли здесь по-прежнему. Пальто соскальзывает с нее и падает на пол с глухим звуком, словно мертвое тело. Несколько медленных шагов — и она посреди комнаты. Она, прищурившись, вглядывается в темноту, в которую погружены спальни. Мгновение она колеблется, но словно что-то ведет ее в спальню брата. Она входит в знакомую тишину и, не желая ни на что смотреть, идет к шкафу. Открывает его. Немного пошарив, находит бумажник с деньгами. Пятнадцать тысяч песо, терпеливо накопленных и забытых в спешке. Что теперь делать с этими устаревшими купюрами? Стоя у шкафа, она чувствует пустоту комнаты напротив — своей бывшей спальни. Угадывает диван, старую кровать, застеленную пыльным покрывалом так, как ей всегда нравилось, огромную подушку, коврик для ног, шерстяную шаль и очки для чтения на журнале, чтобы проглядеть его перед сном ночью, которая здесь для них так и не наступила. Она пересекает холл и переступает порог, оставляя за ним годы, проведенные без этих вещей: без своих очков, без своей подушки, без шали, которую она связала сама из ниток, купленных ее братом в центре.
Она отваживается войти. Садится на кровать, поднимая облако бурой пыли. Берет шаль со спинки дивана, на котором она каждый день вязала, и встряхивает ее. Несколько минут не может оторвать глаз от поднятого ею плотного облака пыли, наблюдая, как оно рассеивается. Терпеливо ждет, пока уляжется пыль, так смотрят на стеклянные шарики, заполненные водой, где снежинки падают снова и снова на застывший навсегда пейзаж. Она сдерживает подкатившие слезы, встает на колени перед комодом и начинает выдвигать ящики. В нижнем сложены стопками и пересыпаны нафталином белые, зеленые и сиреневые косынки. В другом ящике — жилеты, чулки, пеньюары, кофты. Она вытаскивает их и внимательно рассматривает, словно вглядывается в собственную душу.
Что-то будто толкает ее к массивной дубовой двери в коридор, но, вместо того чтобы открыть ее, она застывает на месте. Не сейчас, шепчет она. Несколько шагов налево по узкому коридорчику — и она попадает на кухню и там обнаруживает чайник для мате и остатки еды на тарелках. Запах обеда витает в кухне, но она понимает, что это обман, то, что осталось в тарелках с той далекой ночи, уже не может пахнуть никак. Она знает, это сам дом пытается ее обмануть. Он морочит ей голову, следит за ее движениями, угадывает ее мысли, он наверняка знает, что она думает в эту минуту.
Много лет назад это он обманул их.
Тем вечером они поужинали за столиком рядом с диваном в ее спальне, она это хорошо помнит, потом брат отнес тарелки с остатками ужина на кухню — да, вот они, засохшие, почерневшие, смотреть нельзя без отвращения — и сел подле нее с коллекцией марок. Каждый тихо занимался своим делом, пока не раздались эти звуки.
Потеря в один день сразу двух родителей переворачивает вселенную Ирис. Ей всего 36, но жить не хочется. Чтобы прервать свои страдания, она идет на мост, но отчаянному шагу не суждено случиться. Неожиданно для себя Ирис оказывается в странном кафе, которого раньше никогда не видела. Там она встречается с Люкой и хозяином заведения, разгадывает тайны каждого стола и получает в подарок странные часы, совершает самое главное открытие в жизни, обретая в итоге любовь, лучшую подругу, собаку и квартиру мечты. Удивительный путь преображения главной героини держит в напряжении читателя до самых последних страниц, где Ирис наконец осознает, кем были Люка и хозяин кафе «Лучшее место на свете – прямо здесь».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.
Пенелопа Фицджеральд – английская писательница, которую газета «Таймс» включила в число пятидесяти крупнейших писателей послевоенного периода. В 1979 году за роман «В открытом море» она была удостоена Букеровской премии, правда в победу свою она до последнего не верила. Но удача все-таки улыбнулась ей. «В открытом море» – история столкновения нескольких жизней таких разных людей. Ненны, увязшей в проблемах матери двух прекрасных дочерей; Мориса, настоящего мечтателя и искателя приключений; Юной Марты, очарованной Генрихом, богатым молодым человеком, перед которым открыт весь мир.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.
Рубрику «Мистификатор как персонаж» представляет рассказ известного чешского писателя Иржи Кратохвила (1940) «Смерть царя Кандавла». Герой, человек редкого шарма, но скромных литературных способностей, втайне от публики пишет рискованные эротические стихи за свою красавицу жену. Успех мистификации превосходит все ожидания, что заставляет рассказчика усомниться в литературных ценностях как таковых и еще во многом. Перевод и послесловие Нины Шульгиной.
Высочайшая образованность позволила классику итальянской литературы Джакомо Леопарди (1798–1837) вводить в заблуждение не только обыкновенную публику, но и ученых. Несколько его стихотворений, выданных за перевод с древнегреческого, стали образцом высокой литературной мистификации. Подробнее об этом пишет переводчица Татьяна Стамова во вступительной заметке «Греческие оды и не только».
В рубрике «Классики жанра» философ и филолог Елена Халтрин-Халтурина размышляет о личной и литературной судьбе Томаса Чаттертона (1752 – 1770). Исследовательница находит объективные причины для расцвета его мистификаторского «parexcellence» дара: «Импульс к созданию личного мифа был необычайно силен в западноевропейской литературе второй половины XVIII – первой половины XIX веков. Ярчайшим образом тяга к мифотворчеству воплотилась и в мистификациях Чаттертона – в создании „Роулианского цикла“», будто бы вышедшего из-под пера поэта-монаха Томаса Роули в XV столетии.
В рубрике «Мемуар» опубликованы фрагменты из «Автобиографии фальсификатора» — книги английского художника и реставратора Эрика Хэбборна (1934–1996), наводнившего музеи с именем и частные коллекции высококлассными подделками итальянских мастеров прошлого. Перед нами довольно стройное оправдание подлога: «… вопреки распространенному убеждению, картина или рисунок быть фальшивыми просто не могут, равно как и любое другое произведение искусства. Рисунок — это рисунок… а фальшивым или ложным может быть только его название — то есть, авторство».