Николай Байтов
Проблема адресации
Моя невеста — честь ей и хвала! — упекла меня на неопределённый срок в некий санаторий с тюремным режимом. Место было славное, — высоко в горах, виды кругом величественные, завораживающие, — однако…
«Господи! Какие ещё конверты?» — думал я, выбегая из кельи. Я был в смятении. «Это что, так принято?» — думал я. Но обратить к кому-нибудь свои вопросы — не мог. Я двинулся вверх по ущелью.
Вскоре я понял, что ни о каком «безмолвии», «бесстрастии», «успокоении» здесь не шло и речи. То были лишь эмблемы скибов, колода символов, бесконечно тасовавшаяся в их религиозной практике. На самом деле в монастыре я встретился с суетой, не меньшей, чем в миру, только иного рода — и поначалу она забавляла меня, даже смешила. Так что я действительно в первые дни принялся как будто отдыхать: тонны груза испарились с моих плеч, а ядовитый туман мыслей, топтавшихся по бесконечному кругу, начал вытягиваться из головы сквозь какую-то образовавшуюся в ней щёлку. «Я в ловушке? — думал я. — А разве та жизнь не была ловушкой, которую я сам себе сделал? Ну, не сам, — но привык, смирился… Нет, мне казалось, что я борюсь и протестую, но разве я… На что ж я досадую? На то, что скибы заставили меня сломать привычную клетку?» –
Однако, не так просто всё это было…
Я двинулся по ущелью вверх. Все маршруты протоптаны в снегу, и обойти многих гуляющих, уединяющихся, медитирующих — невозможно. Кое-кто раскланивался со мной. Мне казалось, что все смотрят насмешливо. Один вроде даже подмигнул. Но не сказать, чтобы я бежал скорей вдаль, стараясь уклониться от встреч. Наоборот, я, наверное, ждал, что кто-нибудь меня остановит и заведёт разговор. Так и случилось наконец, когда мне встретился Марой на лыжах.
— Ага! Здорово! — крикнул он издали и, подкатившись, вдруг оглядел меня пристально с головы до ног. Воткнул палки по сторонам и начал стягивать с правой руки перчатку… но, стянув, почему-то не протянул руку для пожатия, как я ожидал, а сунул в карман куртки, нащупывая там что-то.
— Ну что, дружище, — хмыкнул он, — дать тебе конверт, что ли?
Об этом монастыре можно бы много порассказать интересного, и когда-нибудь я так и сделаю, если окажется достаточно времени. А сейчас пока я затеял рассказ ради лишь одной частности — важнейшей для меня, поскольку во времени не уверен. Я чувствую, что очень скоро происходящее… Но это потом. А тогда мне было всего тридцать лет. –
К этому возрасту я узнал около десятка женщин, и все они казались мне одинаково бессовестными: они использовали меня: ловили во мне те минуты, когда под давлением низших позывов мой дух изнемогал и не мог защищаться. Поэтому каждую из этих женщин я начинал ненавидеть — как только в третий, четвёртый, пятый раз видел себя пойманным на одну и ту же примитивную приманку… И вот теперь я приступаю к рассказу о том, как я стал поэтом.
— Конверт… — пробормотал я. — Да, если можете… У вас с собой?
— Есть пара… Сейчас…
— А как вы догадались?
— Хо-хо! По запаху, конечно!
— Но как это может быть?
— Ну… Поживёшь с моё… Запах — духовный, разумеется, не физический… Хотя как сказать… Здесь ведь — что? — Воздух чистейший, не куришь. Понятно, что и физическое обоняние обостряется…
Говоря так, Марой запустил руку теперь во внутренний карман, глубоко, и — извлёк конверт.
— На. Заклеивай. Я отвернусь.
Я суетливо проделал со своим листком то, что, по-видимому, было необходимо.
— Дать тебе ручку?
— Зачем?
— Зачем? Ох, молодёжь! всему вас учить! Надпишешь адрес, пойдёшь сейчас быстро и бросишь в ящик.
— Адрес… какой?
Он снова оглядел меня — на этот раз, как мне показалось, что-то неприязненно соображая.
— Ну, тут уж, извини, я не могу тебе помочь. Лишних адресов у меня нет.
Марой жил в монастыре уже год. Он был какой-то политический лидер, которого скибы похитили, полагая, что он одержим бесом. Я плохо разбирался в политике и в миру редко смотрел телевизор. У меня и времени на это не хватало. Всё же иногда, помню, его рожа мелькала на экране и производила в самом деле отвратительное впечатление. (Не понимаю, на что, на какие чувства он опирался, — кто были его избиратели?…) Когда я встретил его здесь, мне подумалось, что скибы, пожалуй, бывают правы в своих оценках, определяя, кого надо изолировать и лечить… Потом-то уж я думал, что скибы всегда правы, — с той, однако, маленькой поправкой, что правота их специфическая и… в некотором роде смешная…
Здесь поздоровевший Марой совсем не выглядел монстром, хотя по-прежнему был немного криклив. Ну, и общителен, понятное дело… Я быстро сблизился с ним ещё потому, что, узнав в лицо, мог быть уверен, что он не хавий. Мне успели намекнуть новые приятели, что несколько хавиев несли такое послушание: приняв вид насильственно поселённых, гуляли вместе со всеми и в незначащих разговорах постепенно открывались новичку, делались его наставниками. Это был следующий уровень работы после «привратников»…
Теперь Марой, стоя со мною рядом, казалось, раздумывал, оттолкнуться ли резко палками и дальше катить по склону, либо милосердно задержаться на минуту-другую и попробовать что-нибудь мне ответить, если я решусь что-нибудь ещё спросить. Я оценил его дружественную медлительность.
