Мария умерла в ноябре.
Когда не видно звёзд. И сердце погружено во мрак.
В прах обратились планы в августе следующего года отправиться в путешествие к морю, собирать коллекцию раковин и камней; прахом оказались слова о любви – высказанные и не высказанные – явившись вымыслом дешёвых потрёпанных сказок; мир не совершенен и всё в нём недолговечно – это и о нас тоже, увы.
Каких сил стоило поверить в случившееся и начать осмысленно воспринимать окружающие вещи, понимая, что настоящее, это уже не настоящее и не может им быть, это мираж – закрой глаза, и вот она – живая, улыбается, протягивает руки, зовёт. Ты делаешь шаг, почти бежишь и… натыкаешься на стены. Боль, отчаяние и бессилие овладевает сердцем. Жизнь кажется бессмысленной и скучной, а ещё – ужасно одинокой.
Я помню первое время той страшной недели: безмолвные, лишённые смысла дни, окрашенные в серые полутона закрывающих всё небо облаков; мерзкая погода – то ли снег, то ли дождь; тупая боль утраты, видения. В отяжелевшем воздухе витал аромат её духов (Pleasures, Estee Lauder, запах сухого песка и морского ветра), сводивший с ума, заставляющий метаться по квартире и разбрасывать по углам фотографии, на которых она, продолжала улыбаться, протягивать руки, звать.
Тишина – настораживающая своей остротой – саваном окутала, тело, слух, эмоции. Телефон безмолвствовал. Безумие, присутствующее где-то рядом, было желанно.
Иногда приходили знакомые, её знакомые, многих из которых я никогда раньше не видел. Удивлялись, утешали – тем, более огорчая меня, пытались извиняющими телодвижениями разогреть чай на кухне, а затем уходили, выполнив долг и убедившись, что их ничтожные речи не идут ни в какое сравнение с постигшем меня несчастьем. Я снова оставался один, приближался к окну, и старался рассмотреть в чёрных сумерках ночи нечто очень важное для себя. Я клал руки на горячую батарею и ещё больше подавался вперёд, соприкасаясь губами и носом с холодным стеклом, оставляя на нём следы тепла, а глазами – в потоке света мгновение назад зажёгшегося фонаря – видел , тающее лицо Марии, из снежинок и ветра, смотрящее на меня с укоризной и надеждой. Медленно отстраняясь и до боли зажмуриваясь, я прижимал огненные ладони к лицу, и плакал. Но способны ли были мои слёзы воскресить её?
На третий день ко мне в квартиру пришли люди с цветами и бутылками красного вина, и один из этих людей, нагнувшись, зашептал мне в самое ухо:
