Пластилиновое Прошлое - [3]

Приступы меланхолии, окатывающие беспощадной волной, всё реже и реже посещали меня. Тоска, лишь по поводу чего-то несбыточного имела место в моей жизни, и не оставалось ничего другого, как закрыть глаза умершему чувству. Теперь почти ничего не связывало нас с Марией.

Мир изменился.

Сердце моё опустело.

2. Начало всего (II).

«Ты ушёл в неосязаемое ничто».

Этрусская мудрость

Не подумайте, что я сумасшедший.

Даже, если и был им – то самое непродолжительное время.

Сумасшествие – процесс не фатальный, но – способствующий оздоровлению заполненного шлаками страха и боли мозга, ищущий и находящий выход за счёт очищения – временем. Только для одних этот процесс длится несколько дней, для других – месяцы, для третьих – всю оставшуюся жизнь. Следовательно: безумие – лекарство от прошлого. А я всегда утверждал, что нет ничего ужаснее этого периода жизни. Ещё Фрейд сказал: «Кровать ей была слишком мала…»

Мне двадцать пять лет. Вероятность стать знаменитым в ближайшие несколько лет настолько смешна, что я закрываю глаза на свойственное мне тщеславие и продолжаю спокойно жить и работать дальше. Этим и спасаюсь.

Детство, как и у всех родившихся на рубеже восьмидесятых годов прошло безоблачно. Мы не думали о деньгах, быстрой славе, патологической смене сексуальных партнёров. И даже принципиальное будущее было для нас определено. И всё вроде бы устраивало. За что и поплатились впоследствии. Но о чём никогда не жалели.

В двадцать лет, удалившись от родительской опеки – в одиночестве, я воспитывал в себе способность не удивляться окружающему меня безумию, охватившему страну в начале девяностых. Я пришёл к выводу, что настоящая действительность далека от идеала, если самовыражение постигается путём личного саморазрушения, приводящего в лучшем случае к смерти. Иных выводов то время родить и не могло. Поэтому жить было в принципе интересно.

Моя книга примитивна, даже если и скажу, что сам так не думаю.

Каждый пишет, как умеет. Поэтому приступим к повествованию, время то не бесконечно, оно тает, приоткрывая покров таинства.

Была пятница. Я проснулся около девяти часов и выглянул в окно без ясно охарактеризованной надежды увидеть нечто необычное. Но оказалось, что из всей мартовской недели этот день самый лучший.

Дождь лил непрерывным мелко моросящим потоком, пропитывая землю пока ещё холодной и способствующей простудным заболеваниям водой. Тёмные тучи заволокли небо, оставляя в душе место полуподвальным грёзам и не было ни малейшей надежды, что солнечные вчерашние дни вернутся не только в ближайшее время, но и вообще когда-либо. Я предвкушал долгие часы творчества.

Тот день был соткан из таких элементарных частиц материи, какие Природа приберегла для меня одного, словно понимая, что человеку иногда требуется, и даже необходимо, нечто мерзкое. Не подумайте, что я пессимист.

Завтрак, состоящий из пустых макарон и слабо заваренного чая DILMAH, не занял, как и предполагалось много времени, и самое лучшее, что можно было придумать, это сочинить одно или два стихотворения, или даже начало новой поэмы. На это я потратил около получаса, и действительно сочинил пролог большого произведения, дальнейший сюжет которого, кажется, так и не был воплощён в жизнь.

Скажу по секрету, несмотря на свою неординарность, день не предвещал ничего необычного и оригинального. Ну что такое день ? Беспорядочные мысли или полное их отсутствие; методичное хождение из угла в угол, в надежде на телефонный звонок, который ещё неизвестно, что за собой принесёт; тупое просматривание телевизионных программ; проблема – как провести вечер, что приготовить на ужин, читать ли на ночь, и… Скучно одним словом проникаться сущностью дня, раскладывая его по полочкам, протирая от пыли тряпочкой, подобно каждому третьему обывателю – прогуливающему перед сном свою собаку. Поэтому, я принял решение не загадывать, что ожидает меня ближайшие несколько часов, стоял у окна, и смотрел на серое небо.

Из моих окон открывался превосходный вид, состоящий из достаточного количества мелочей для любой поэтической души: маленький заводик, старое кладбище и многоэтажные дома.

Заводик, построенный лет десять назад изготавливал хлеб для города, а вот на старом кладбище уже давно никого не хоронили, многие могилы сравнялись с землёй, ограды покосились, памятники упали. Как-то проходя через кладбище, я остановился возле одного из таких покорёженных надгробий с белеющей надписью «спи спокойно». И мне стало грустно, что и на моей могиле быть может, будет такая же полустёртая, преданная забвению эпитафия. И я даже, чуть было не заболел, хотя, скорее всего причина болезни крылась в бушевавшей по городу эпидемии гриппа.

Но в основном со своего пятого этажа, я любил рассматривать проплывающие громады облаков, причудливых, цветных или нестерпимо белоснежных. Они звали меня с собой – непроизвольно заставляя почувствовать себя немного счастливее.

И вот стоял я у окна, всматриваясь в плотно укутанное тучами небо, и чувствовал во всей этой идиллии спокойствие одиночества. И настолько остро, словно неизбежность грядущего и была главным связующим звеном, определяющим человеческое настроение, как суть.