Пришла пора покурить, и несколько Трутней собрались на этот предмет в курилке клуба. Накануне они развлекались, и сейчас их манило мирное, даже отупелое молчание. Однако в конце концов его нарушил Трутень, сообщивший:
— Фредди[1] вернулся.
Собравшиеся откликнулись не сразу. Другой Трутень спросил:
— Какой Фредди?
— Виджен.
— Куда ж он вернулся?
— Сюда.
— То есть откуда?
— Из Нью-Йорка.
— Чего его туда понесло?
— Это я могу рассказать, — отвечал первый Трутень, — а также почему он там не остался.
Второй Трутень подумал.
— Что-то в этом есть, — признал он. — А как он вообще?
— Неважно. Утратил любимую девушку.
— Хотел бы я получать по фунту за каждую девушку, которую он утратил, — вдумчиво сказал еще один Трутень. — Тогда бы мне не пришлось занимать у тебя пятерку.
— А ты и не занимаешь, — ответил Трутень-1.
Трутень-2 нахмурился. Голова у него болела, разговор ей мешал.
— Как же он, это, утратил?
— Из-за чемодана.
— Какого?
— Того, который он поднес другой девушке.
— Какой еще девушке?
— Той, которой он поднес чемодан.
Трутень-2 совсем приуныл.
— Сложновато, а? — заметил он. — Стоит ли рассказывать это другу, который немного перепил?
— Стоит, — заверил первый Трутень. — Все очень просто. Я, например, сразу понял. Фредди считает, равно как и я, что мы — игрушки рока, если ты меня понимаешь. Ты тут планируешь, прикидываешь, предполагаешь — а зачем? Судьба свое возьмет. Думал — то-то и то-то ведет к тому-то, а оно ведет совсем к другому.
Тут бледный Трутень с кругами, вроде панды, только темными, встал и попросил прощения, сообщив, что идет за угол, в аптеку, за соответствующим средством.
— Если бы Фредди, — продолжал рассказчик, — не понес этот чемодан, сейчас он шел бы к алтарю с Мэвис Пизмарч и гарденией в петлице.
Другой Трутень с этим не согласился:
— Старый Боддерс, то есть пятый граф Бодшемский, в жизни бы такого не допустил. Фредди для него — легкомысленный попрыгунчик. Не знаю, встречались ли вы с графом, а я у него как-то гостил, и за одно воскресенье нас дважды возили в церковь, не щадя ни женщин, ни стариков. Мало того, в понедельник, ровно в восемь — в восемь, вы подумайте! — все семья читала молитвы в столовой. Вот вам Боддерс как вылитый. Фредди всем хорош, но он бы выбыл на старте.
— Напротив, — мягко возразил рассказчик, — проверку он прошел на все сто.
— А что, Боддерс и Мэвис плыли на том же пароходе?
— Конечно. С начала до конца.
— И Боддерс одобрил Фредди?
— Мягко сказано! Он бы не мог его больше одобрить, будь Фредди англиканским конгрессом. Вы не учитываете, что старик круглый год живет в деревне и знает о Фредди одно: один его дядя, лорд Блистер, учился с ним в школе, а другой давно стал епископом. Проведя между дядями линию, он был вполне доволен.
Трутень дрогнул, но все же спросил для порядка:
— А что же Мэвис?
— В каком смысле?
— Я ее видел в поместье и, поверьте, не заметил особой удали. Между нами говоря, она играет на органе и оделяет супом достойных бедняков.
У Трутня был ответ и на это.
— Она тоже ничего не знала о Фредди. Ей понравилась мягкость его манер, и она решила, что у него есть духовное начало. Словом, все шло как нельзя лучше. При помощи штиля и луны Фредди объяснился на четвертый день, в 10.45 по вечернему времени. Наутро он сказал Бодшему, что теперь, на склоне лет, тот обзавелся сыном. Старикан, в полном восторге, назвал Фредди почтенным, добродетельным юношей, и в Нью-Йорк они прибыли счастливой, дружной семьей.
В Нью-Йорке обнаружился один недостаток — видимо, далеко не всем так везло в любви. Фредди хотелось, чтобы там и сям цвели улыбки, но впечатление было такое, что буквально каждый с минуты на минуту зарежет жену и, зашив в мешок, бросит в болото. Правда, некоторые скорее собирались нанять сыщиков, чтобы не прогадать с уликами.
К примеру, он опечалился, когда открыл журнал, чтобы полюбоваться за яичницей с беконом фотографией Мэй Эллы Макгиннис, но любоваться не смог, поскольку мистер Макгиннис закончил домашний спор при помощи топора.
Однако если вы — гость великой нации, приходится принимать и хорошее, и плохое. При всех супружеских неурядицах жизнь была прекрасна. Лично я обручен не был, ничего о семьях не знаю, но, по словам Фредди, чувство такое, словно ты сидишь на пухлом облаке, касаясь земли разве что случайно.
Почти все время он летал, словно птичка, но все же покидал иногда эфир, и в один их этих редких случаев прогуливался по 72-й улице.
Прямо перед ним шла девушка с огромным чемоданом.
Теперь слушайте внимательно. Рассказывая эту часть, Фредди очень волновался, и я, по совести, не нахожу ничего дурного в его поступках. Чист как слеза.
Припомним, что блаженство, предшествующее браку, наделяет нас особым, безупречным рыцарством. Во всяком случае, так говорит Фредди. Ходишь, совершенно как бойскаут, ищешь добрых дел. В тот день Фредди всучил деньги трем подозрительным субъектам, погладил по головке четырех мальчиков и спросил каждого, не хочет ли он стать президентом. Улыбался он до боли в щеках. Словом, млеко милости распирало его, когда он увидел девушку, шатающуюся под тяжестью чемодана.