Некоторые называют этот город концом путешествия, другие — его началом.
Могучие штормы дули над морем золотого песка, который простирался от его южной окраины. Когда эти могучие ветры ударяли в большие стальные ворота, галька размером с кончик пальца ребёнка наносила удары везде и всюду, издавая жалобный звук. Это было похоже на душераздирающую песню, спетую кем-то вдали от этих песков, чтобы удержать здесь путешественника.
Когда ветры были особенно сильными, мелкий песок сыпался вниз по улицам, словно мелкий дождь, усиливая скрип деревянных тротуаров и оконных рам в салуне. И в очень редких случаях маленькие жуки смешивались с песком. Имея челюсти, которые были жёстче, чем титановый сплав, и сильнее, чем тиски, жуки могли прогрызть себе путь через деревянные и пластиковые двери, словно они были сделаны из бумаги. К счастью, бледно-розовые лепестки, которые всегда пролетали сразу же после вторжения насекомых, убивали жуков при контакте с ними — это со стороны походило на элегантное столкновение. Поскольку порядок и время прибытия этих двух сил никогда не менялись, дома в городе должны были выдержать разрушительное действие этих крошечных убийц только в течение трёх коротких минут.
И всё же теми редкими ночами, когда жуков было очень много, город был окутан резким, но прекрасным жужжанием, как будто кто-то играл на его чувствах. Звук челюстей жуков не причинял никакого вреда людям, и вскоре к ним прикасался аромат сна, а затем они исчезали так же, как и любой сон после пробуждения. Некоторые считали это прощальной песней или даже погребальной, и люди в городе становились неразговорчивыми, когда огонь в очагах их домов отражался в их глазах.
Никто не знал, откуда появлялись бледно-розовые лепестки. Несколько людей отправились в пустыню, которая была раскалённой даже ночью. Ни один путешественник так и не вернулся. Возможно, они достигли места назначения или, возможно, их тела были похоронены песками, но ни одно слово от них так и не достигло ушей других людей. Были некоторые люди в городе, которые случайно встречали таких странников, однако, они лишь изредка могли восстановить разбитую на куски память о смутно знакомом лице, а затем они переводили взгляд к песчаным ветрам, дувшим вдоль окраины города.
В этот особенный день песня жуков была гораздо острее, чем обычно, и слабый розовый дождь, казалось, начался позже, поэтому горожане с неким дурным предчувствием выглядывали на улицы, освещённые закатом. Погребальная песня затихла, поскольку исполнявшим её пришло время умирать.
И вот тогда это и произошло. Именно тогда, когда молодой человек приехал в город.
I.
Жужжание жуков становилось более интенсивным, а мужчины, расположившиеся вокруг столов в салуне, направили свои свирепые взгляды в сторону двери. Песчинки, ставшие длиной в шёлк, ворвались сквозь открывшуюся дверь в помещение, а затем почти мгновенно распались из-за ветра, закружившегося водоворотом на полу. Дверь вновь закрылась.
Глаза, наполненные нерешительностью, поймали вновь прибывшего. Был ли это тот, кого они могут принять, или этого новоприбывшего не нужно сюда впускать? Прошло немного времени, прежде чем половицы начали скрипеть. Столько времени понадобилось, чтобы решить, в какую сторону пойти. Готово.
Игра на пианино остановилась; пианист застыл. Кокетливая болтовня женщин стихла. Шумные дискуссии мужчин прекратились. Позади бара застыл бармен с бутылкой выпивки в одной руке и стаканом в другой. На всех лицах было любопытство и страх. Все гадали о том, что же произойдёт дальше.
Стол у стены, слева от двери был целью вновь прибывшего. Две фигуры расположились вокруг него: одна в чёрном, другая в синем. Первая, одетая в эбеново-чёрную шёлковую шляпу и траурное пальто с подолом, который, казалось, достигал её лодыжек, походила на гробовщика. Тёмно-синяя шапка без полей и рубашка того же цвета, которая покрывала мощное тело другой фигуры, несомненно, были изготовлены из шкуры синего шакала, которого многие считали самым свирепым зверем на Фронтире. Оба мужчины откинулись на своих стульях, низко опустив головы, словно они спали.
Источник скрипучих шагов наверняка заметил что-то очень необычное в этой ситуации: другие стулья вокруг этой пары были пусты. Выглядело так, будто их избегали. Будто их презирали. Будто они пугали людей. Другая странная вещь — перед ними на столе стояла не бутылка виски с бокалами. Чёрная жидкость плавала на дне их медных кофейных чашек, над которыми нежно парили белые локоны пара.
Даже после того, как скрип стих, двое мужчин не подняли голов, но любой другой звук в этом месте замер, когда шаги прекратились.
Несколько секунд молчания воцарились в помещении. Затем напряжённый голос нарушил тишину.
— Мы не любим людей с плохими манерами, парень! — сказал мужчина в синем.
И сразу же после этого:
— Ты ошибся, Клей, — подметил другой. Его голос прозвучал настолько зловеще, что заставил всех в баре задрожать от страха.
— Неужели, — сказал первый мужчина. Его синяя шапка неожиданно приподнялась и открыла вид на его глаза; глаза на его суровом лице были ещё более синими, чем его одеяние. Хотя он и назвал человека, шаги которого он слышал, парнем, ему самому было всего лишь около двадцати лет. Его лицо было достаточно свирепым, чтобы убить робкого человека одним лишь взглядом, но он вдруг невинно улыбнулся и сказал: — Говорят, что можно скрыть своё лицо, но ничего невозможно поделать со звучанием шагов, что и выдаёт наш возраст.
