«Не отрекаюсь!»

Росава бежала полем, глубоко увяза я босыми ногами в снегу. Бежала, надеясь уйти от погони, её злобные звуки неумолчно слышались за спиной. Уста девушки были изломаны в немом крике, а руки невольно вскинуты к небу. Словно она надеялась там, в небесах, найти свой последний оплот и прибежище. Колючий кустарник изодрал в клочья понёву[1], обледеневшие ветви секли и обжигали полуголое тело. Но боли она не чувствовала. Ужас, что её вот-вот настигнут, леденил душу.

Весь окоем клубился мглой, над головой угрюмо неслись чёрные облака, засевая землю снежными стрелами. Стылый ветер бросал их навстречу Росаве, они больно язвили лицо и сбивали дыхание. До опушки бора оставалось всего ничего, когда совсем рядом она услышала храп лошадей. Росава оглянулась: преследователи, яростно стегая увязающих по брюхо в снегу взмыленных коней, были уже совсем близко.

Татарин в длинном простёганном металлическими пластинками армяке и остроконечной шапке со свисающими волчьими хвостами сноровисто достал из колчана стрелу и натянул тетиву. Но, заслышав недовольный крик напарника, опустил лук.

Мелькнул аркан. Девица, крепко охваченная сыромятной верёвкой, забилась, будто зверёк в тенётах. Всадники, закричав от восторга, быстро спешились. Напарник, не давший своему сотоварищу стрелять, сорвал с девушки опояску и задрал разодранную понёву, с вожделением разглядывая упругие белые бёдра… Росава завыла, вкладывая в нечеловеческий вой всю свою безысходность.

Среди заснеженного бора по пустынной дороге медленно продвигалось печальное шествие. Два рослых угорских жеребца, впряженных гуськом и покрытых войлочными попонами, утомлённо шли иноходью, вяло реагируя на крики возницы. За его спиной на санях стояло два деревянных гроба, прикрытых белыми аксамитовыми[2]покрывалами. На покрывалах в бархатных с золотыми насечками ножнах лежали мечи. Рукоять и перекрестье одного украшали драгоценные каменья и золото, а другого были отделаны серебром.

Траурную процессию сопровождали всадники с копьями и мечами. За спиной каждого покоился лук, а к сёдлам были приторочены алые круглые щиты с шишаком посередине. Под овчинными кожухами размеренно, в такт поступи коней, глухо позванивали плоские кольца на кованых рубашках-кольчугах с длинными рукавами. Неглубокий вырез вокруг шеи прикрывала со спины металлическая сетка. Тускло поблёскивали в невзрачном дневном свете округлые кожаные шеломы, схожие с церковным куполом.

Землистые облака, цепляясь за самые верхушки сосен, сыпали мелким снегом. Деревья, завернутые в снежный саван, монотонно раскачивались под заунывные завывания ветра и глухо шумели, обсыпая невесёлый обоз снежной пылью. Белесая дымка от выдыхаемого на морозе воздуха висела над головами людей и животных, бороды и усы зрелых воинов покрыл иней.

— Скоро дом, а на душе хмуро, — Ходята зябко передёрнул плечами.

— Да, Чернигов уже недалече! А ты не трави душу, Ходята. Не с радостью домой возвращаемся. Тяжёл наш груз, и без твоих речей душу давит, — отозвался Светозар.

Печальная процессия приблизилась к опушке леса, с оснеженной высокой сосны поднялся ворон и, описав плавный круг, каркая, уселся на сани. Ходята резким движением поднял плеть. Ворон, взмахнув крыльями, проворно отпрыгнул и нахально посмотрел на всадника.

— Вот чёртова птица, совсем обнаглела, как татарин! Не к добру это! Сказывают, что души мёртвых, не преданных земле, летают неприкаянными и нападают на живых. А может это лешак — хочет нас запутать и погубить в этой глуши?

Ходята, перекрестившись, схватился за меч.

— Постой, — одёрнул его Светозар. — Ты слышал? Сдаётся, человек кричит!

Высокий сдавленный звук повторился и захлебнулся.

— Видно, беда случилась. Быстрее, может, успеем! — пришпорил коня Светозар.

Светозар и Ходята, отделившись от сотоварищей, стремглав вылетели на край леса и увидели, как два татарина измываются над лежащей на снегу девицей. Она же отчаянно сопротивлялась и кричала.

Налетевшие вихрем дружинники смяли насильников конями. Светозар, изловчившись, поддел копьём нечестивца, пытавшегося прикрыться девушкой, и откинул далеко в сторону. А Ходята пронзил мечом второго, едва успевшего схватиться за саблю. Татарин упал на колени, жеребец Ходяты, всхрапывая, пританцовывал, а Ходята в ярости всё продолжал рубить.

— Остынь, Ходята, он своё уже получил! Лучше пособи молодице, не ровён час, набежит татарва!

Ходята, соскочив с коня, выхватил из-за голенища нож и разрезал сыромятный ремень, крепко впившийся в тело девушки. Светозар, склонившись, подал Росаве руку и помог ей взобраться на жеребца. Прикрикнув, чтобы крепче держалась, он пришпорил коня и стремительно помчался к лесу.

А Ходята, наскоро присыпав убитых снегом, пустился следом, беспокойно оглядываясь на скаку в неясную даль, отблескивающую огненными сполохами. Осадив жеребца возле траурной процессии, Светозар бережно ссадил девушку и кратко рассказал о случившемся.

— Слёзы горю не помощь, — укоризненно покачал головой седоусый старший дружинник Андрей, пытаясь успокоить плачущую Росаву. — Наших вёдер для них не хватит. Вот, прикройся, — он снял с себя и накинул на плечи девушке овчинный кожух, потом протянул платок. — Утрись и расскажи, кто такая, почему за тобой гнались?