«Не отрекаюсь!» - [2]

А Росава, кутаясь в кожух, обильно смочив слезами платок, всё причитала: «Уж не срежу я волосы с головы моей матушки и не вплету себе в косу!»[3]. И только успокоившись, глотая застрявший ком в горле, поведала, что недалеко отсюда на берегу реки стояла усадьба, где она счастливо проживала с родителями. Но налетели татары и стали угонять со двора скотину. Отец воспротивился, и тогда его затоптали конями. Мать, заголосив, кинулась к отцу, они же зло смеялись, а потом ударили её саблей. О себе лишь сказала, что спряталась в овине, но разбойники его подожгли. Выскочив в беспамятстве, полураздетая, она побежала задворками, но татары увидели и погнались за ней…

— А что сталось дальше, они ведают, — Росава взглянула на Светозара и Ходяту. — Лучше удавиться, чем ходить по белу свету с таким позором!

Выслушав горькую исповедь, Андрей тяжко вздохнул.

— Успокойся, девица, больше никто тебя не обидит. А поезжай-ка с нами в Чернигов, там тебя приветят. Без дела не останешься, забот теперь всем нам хватит. Обезлюдел наш град после «злой чести татарской».[4] Будешь при монастыре святой Параскевы-Пятницы, в монастырском уединении отойдёшь от своего горя. Жить-то ведь надо, нынче не ты одна такая горемычная на Руси.

Сжав рукоять меча, он негодующе обратился к дружине:

— Братья, вы слышали? Вот она — Русь растерзанная и поруганная! — Андрей взмахнул рукой в сторону Росавы. — Ныне беды адовы обрели нас! Уже сила татарская погнула силушку руськую. Уже в чистом поле полегли наши витязи славные, а лисицы их кости обгладывают. Уже пепел и смрад покрыли поля и дубравы, в градах и весях наших слышится стон и плач. Степные хищники безнаказанно рыщут по нашей земле, оскверняют наших юниц и жён! Некому за них заступиться. Дух боязни и печали поселился в сердцах русичей. По всей Руськой[5] земле бродят позор и горе!

Но не будем, братья, отчаиваться! Утвердим сердца наши крепостью и поострим ратным духом! Путь правды воссиял нынче на небесах! А указали нам его благоверный князь Михаил и его верный боярин Фёдор! — Андрей простёр руку в сторону саней, где стояло два гроба. — Не покорились они поганским обычаям хана Бату, а показали бессмертие христианской души! Они живот свой положили за честь нашу руськую и нам завещали её беречь! Так воспрянем, братья, духом! Сердце чистое князя смотрит на нас с горних пределов,[6] просит не дать в обиду лихоимцам поганым нашу отчину — Русь святую, православную! Так будем же достойны светлой памяти нашего князя Михаила и боярина Фёдора! С нами Бог!

Дружинники, грозно потрясая копьями, трижды прокричали в настороженную тишину леса:

— Будем достойны! С нами Бог!

Глава первая Детство

На охоте

Подросток лежал на охапке свежескошенной травы и, прищурившись от яркого солнца, напряжённо всматривался в чистое, без единого облачка, небо. Там, в высокой и знойной синеве, распластав крылья, парил сокол. Сердце мальчишки вздрагивало от нетерпения: когда же, наконец, шестокрылец[7] высмотрит свою жертву и начнёт преследование. И вот со стороны озера донёсся лебединый клёкот, юнец встрепенулся и с интересом стал наблюдать за происходящим.

Сокол нагнал лебедей и круто взмыл вверх, потом, сложив крылья, чёрной молнией метнулся в стаю. Строй белокрылых птиц резко сломался, с тревожными криками они ринулись в разные стороны. А хищник, подлетев под вожака, ударил его острым клювом под левое крыло. Обмякнув, вожак камнем скатился в траву, следом за своей жертвой спланировал сокол.

Мальчишка радостно подхватился и взволнованно закричал:

— Фёдор, узрел, как сокол избил лебедя?!

— Узрел, княжич, узрел, славная ныне вышла охота! Твой отец будет доволен, — ответил молодой пестун[8] княжича.

— Скажи, Фёдор, это правда, что вороны в грознике[9]не пьют воду? — обратился к нему княжич, завидев стаю воронов, с криками кружащуюся над местом, где упал лебедь.

— Крук — зловещая птица. Где кружит чёрная стая, там непременно беда. Слетаются они на мертвечину, а если каркает на избе — быть в доме покойнику. Хотя мудрости чёрному не занимать: умеет оживлять сваренные яйца при помощи известных ему целебных трав. Живёт он двести лет, а всё потому, что не жалует лишние хлопоты, любит поживиться за чужой счёт. Но хоть птица гораздая, а наказал её Бог за жадность. Вот и сидит крук с раскрытым клювом в сенокос у воды, мучается от жажды, а ослушаться Бога, испить водицы, боится.

Княжич недоверчиво прищурил глаза.

— Сдаётся мне, Фёдор, что это неправда. Господь любит всякую тварь. И ворона тоже.

Фёдор помог княжичу Михаилу взобраться на скакуна. Пришпорив коней, они поскакали к группе охотников, где, окружённый сокольничими, ловчими и псарями, находился отец княжича, черниговский князь Всеволод Чермный[10].

Подоспела макушка лета, сухие жаркие дни чередовались с ненастьем, когда седые, с просинью облака наперегонки неслись по низкому небосводу. Сталкиваясь, они гремели и расписывали небо слепящими огненными узорами, яростно стегали землю ливнями.

По утрам над сырой землёй курчавилась тёплая туманная дымка, буйно вздымая дикорастущие травы. Наступила благодатная пора сенокоса. Над лугом вольно ширилась песня. Обнажённые по пояс смерды и княжеские холопы