Эйджер устроился за столиком в таверне «Потерявшийся моряк».
Ему еще не исполнилось и сорока, однако со времени войны он был калекой, а кроме того, природа создала его для бродяжничества.
Сейчас ему хотелось спокойно пропустить стаканчик-другой пива.
Старый солдат поерзал на месте, пытаясь найти удобное положение, которое облегчило бы боль в его сгорбленной спине, но его попытки не увенчались успехом: много лет назад вражеская секира перерубила сухожилия и кость, впившись в его тело так глубоко, что этой ране не суждено было зарубцеваться до конца. Морщась от привычной боли, он отхлебнул из поставленного перед ним сосуда глоток напитка, ощутил странный сладковатый вкус подогретого пива, приятно защекотавшего глотку, и только после этого огляделся.
Еще не наступил тот час, когда народ валом валил в питейные заведения, и, хотя в просторном зале таверны было достаточно посетителей, нельзя было сказать, что помещение переполнено. Между столами сновали слуги в фартуках, выслушивая заказы и поднося напитки. Публика за столами являла собой пеструю смесь из торговцев, моряков, были здесь и солдаты, получившие короткий отпуск, рабочие местных доков, несколько шлюх. Когда Эйджер входил в таверну, он поймал на себе два или три интригующих женских взгляда, однако в следующий миг женщины замечали его безобразно искалеченную горбом спину и одинокий глаз, после чего быстро отворачивались. Он не испытывал ни малейшей досады, его это попросту не волновало. Вот уже пятнадцать лет он не спал с женщинами, и теперь любовные утехи стали для него не более чем воспоминанием. Ни одна женщина на свете не могла бы пробудить в нем несбыточных желаний. Неожиданно кто-то опустился на свободное место напротив него. Эйджер поднял голову и увидел перед собой юношу, одетого по-крестьянски в шерстяные штаны, грубую рубаху и заляпанный грязью плащ. Лицо юноши было чистым, карие глаза пристально смотрели на Эйджера. Юноша наклонил голову в знак приветствия, и Эйджер ответил ему таким же поклоном, отметив про себя, что вокруг было достаточно свободных столов.
— Вы были солдатом, — напрямик заявил юноша. — Я сужу потому, что и прежде мне приходилось видеть подобные раны.
— Нет ничего удивительного в том, что у человека лишь один глаз, — спокойно отозвался Эйджер, — да и горбатыми рождаются многие.
— Но людей сразу с двумя подобными увечьями можно увидеть не так уж часто. Может быть, ваш глаз выбит стрелой? А спину повредила алебарда или копье?
— Насчет глаза вы попали в точку, а вот со спиной промахнулись.
— Принимая во внимание ваш возраст, сэр, я бы предположил, что это случилось во время Невольничьей Войны.
Эйджер начал испытывать любопытство к этому странному молодому человеку.
— А что вы можете знать о Невольничьей Войне? — спросил он.
— Меня интересует все, что с ней связано, — на удивление серьезно отозвался юноша. — В какой битве вы получили свои раны? Или, может быть, вам нанесли их в разных боях?
— Это была битва при Глубокой Реке, — ответил Эйджер.
Реакция молодого человека ошеломила его. Глаза юноши загорелись, точно фонари, и приглушенным голосом он проговорил:
— Я много лет искал вас.
— Меня?
Юноша порывисто помотал головой.
— Нет, нет. Я хотел сказать, что искал кого-нибудь, кто участвовал в той битве.
Эйджер подался вперед, отодвинул свою кружку и спросил:
— Как вы сказали, ваше имя?
— Я не называл его, — спокойно ответил юноша. — Меня зовут Пайрем.
Эйджер кивнул, пытаясь припомнить, откуда ему знакомо это имя, и память не подвела его.
— Я знавал одного Пайрема, — задумчиво произнес он. — Это было много лет назад.
— В Тире немало Пайремов, — заметил молодой человек.
— Тот, о ком я говорю, был солдатом. Во время Невольничьей Войны он служил под моей командой.
— Он сражался вместе с вами в битве при Глубокой Реке?
Эйджер покачал головой и отвел взгляд в сторону. Его единственный глаз, серый, как зимнее небо, всматривался теперь куда-то в голубоватый дымок, просачивавшийся с кухни в зал для гостей.
— Нет, к тому времени его уже не было в живых. В его легкие попал отравленный воздух. Он умер в бреду, ему казалось, будто рядом с ним были его жена и дети.
Эйджер вновь взглянул на молодого человека.
— Большинство наших потерь в той войне были вызваны болезнями, а не сражениями. Вам об этом известно?
Пайрем прищурился.
— Я припоминаю, будто читал кое-что об этом.
— Вы умеете читать? — вырвалось у потрясенного Эйджера невольное восклицание. Люди, искусные в чтении, встречались ему нечасто, и в сидевшем перед ним мальчике он почувствовал нечто большее, чем можно было предположить, взглянув на его крестьянскую одежду. Эйджер попытался разглядеть руки юноши, однако в зале царил полумрак, и это ему не удалось.
— Чтение не намного труднее изучить, чем землепашество, — отозвался Пайрем, по-прежнему не возвышая голоса.
Восклицание старого солдата привлекло к их столу немало любопытных взглядов.
— А вот что касается имен, то вашего имени я еще не знаю.
— Да, в наше время не стоит чересчур легкомысленно относиться к именам, — улыбнулся горбун. — Пайрем.
— Я вам верю.
Это было сказано с такой подкупающей простотой, что Эйджер испытал странное приятное чувство.
