I
Выскочив из вагона, Викторас Домантас взглянул на круглые вокзальные часы. Ровно семь. Он приехал вовремя и Новый год сможет встретить со своими — в уютной квартире, с милой женой и вихрастым сынишкой. И на него словно теплом пахнуло, хотя холодный ветер нес по асфальту мелкий снег.
Домантас зажал под мышкой желтую кожаную папку и чуть ли не бегом заторопился к автобусу.
Ему казалось, что автобус ползет невыносимо медленно. Он то и дело поглядывал в заиндевевшее окно. Мимо проплывали бледные огни уличных фонарей, магазинных витрин. Только теперь сообразил он, что забыл купить новогодние подарки. Впрочем, так ли уж они необходимы, эти подарки? Разве не знают жена и сын, как он их любит! Его остановка. Он сошел и энергично зашагал в гору.
Шел быстро, широко размахивая свободной рукой, и думал о том, какой он все-таки счастливый. Правда, нет у него ни состояния, ни высокого положения, зато все, что он имеет, о чем думает, как-то ровно, удачно разместилось в нем, подходит ему, срослось с ним. Служба, пожалуй, могла быть и получше… С этими постоянными командировками отвыкаешь от дома. Но деятельность его приносит пользу стране, а это уже кое-что! Трудиться на благо отечества — его идеал. И, в конце концов, все еще впереди.
А вот и дом.
Снимая пальто, он услышал доносившийся из кухни голос жены:
— Альгирдук, папа приехал!
И тут же в прихожую вбежал двухлетний мальчуган, а за ним и мать.
— Обними папу, скажи, что любишь его, — радостно говорила молодая красивая женщина.
Малыш потянулся к отцу, тот наклонился, и сынишка повис у него на шее. Викторас присел на корточки.
— А теперь спроси папу, какой подарок он тебе привез. Ведь скоро Новый год.
— Ничего… Совсем как-то… Как бы это сказать… — виновато бормотал Домантас.
— Вечно ты забываешь.
Его глаза заблестели. Порывистым движением поднял он мальчика на руки.
— Я очень торопился к вам… — сказал он, глядя то на него, то на жену.
Она улыбнулась:
— Ладно, побудьте одни. Мне надо кое-что приготовить.
* * *
Где-то вдали бухнуло несколько глухих выстрелов. Покрытое морозными узорами окно дрожью отозвалось на размеренный звон колоколов. Новый год!
Домантене подсела поближе к мужу, положила ему руку на плечо.
— Чего же пожелать тебе в новом году, милый? Впрочем, я уже давно знаю, чего: пусть тебя назначат директором департамента! Да-да! Директором. Вот! — И она крепко поцеловала его. Потом отстранилась, с улыбкой заглянула ему в глаза и раздумчиво проговорила: — Займешь директорский пост — придет и все остальное. Согласен? Вот чего я тебе желаю, родной.
— А я тебе желаю… В общем, чтобы тебе всегда, всегда было хорошо со мной, с Альгирдукасом…
— Я и так счастлива с вами.
— Правда?.. Вот видишь, разве плохо, что мы отмечаем Новый год дома? А ты хотела…
— Да, с вами мне очень хорошо, — согласилась Зина, перебирая пряди черных волос. — Но когда ты станешь директором, появится много знакомых, придется встречаться с известными людьми…
— С чего это ты вдруг взяла, что меня в этом году непременно назначат директором? — рассмеялся Домантас.
— Предчувствие, милый, предчувствие! Потому и говорю… Ведь это очень важно… Неужели ты не похож на директора? — И она залюбовалась мужем, долго смотрела в его темные, всегда немного задумчивые глаза, разглядывала худощавое бледное лицо, мягкие полные губы. Сжав ладонями щеки Виктораса, Зина всем телом прильнула к нему. — Не знаю, что со мной иногда творится… Ты очень любишь меня, милый?
— Очень, Зинут, очень…
Он отвел от лица ее ладони и, не выпуская рук Зины из своих, глядел на нее нежно и серьезно.
— Давай поговорим, — попросила она. — Ты всегда как-то далек от меня. И мы почти никогда не разговариваем по-настоящему, ну как друзья, что ли… Вечно ты чем-то занят, озабочен.
— Ничего подобного, Зинут, я очень люблю тебя! Что ты выдумываешь?
— Я знаю, ты хороший. Просто иногда размечтаешься — так, кажется, и полетела бы куда-то… И хочется быть самой счастливой! Хочу, чтобы у нас был собственный дом, свой автомобиль, хочу принимать гостей. И вот теперь Новый год… Это что-то торжественное. Мне кажется, наше будущее может вдруг засверкать, проясниться. Стоит только очень-очень захотеть… — Она отняла у него руки, взяла бокал вина. — Выпьем за тебя! Почему ты молчишь?
— За наше счастье!
— За твою карьеру!
Он громко рассмеялся:
— Глупышка! Неужели моя карьера так важна?
— Важна, Виктутис, важна. Вот увидишь! У меня предчувствие… И планы уже есть. Ну да ладно… Как там Альгирдукас? Спит? Пойдем поцелуем его.
Они склонились у кроватки сына.
* * *
В эту новогоднюю ночь Домантас долго не мог уснуть. Он не умел говорить о своих чувствах, однако переживал все глубоко. Несколько задушевных слов, сказанных женой, взволновали его, заставили задуматься.
Неужели Зина считает его холодным, бесчувственным? Ведь это же не так! Он всегда думает о ней, об Альгирдукасе, об их счастье, о счастье своей семьи. Она и раньше не раз упрекала его: мол, недостаточно привязан он к ней и сыну, невнимателен, плохо о них заботится. Но как же можно любить крепче, как можно заботиться больше? Он не умеет говорить об этом, но его бесконечно согревает душевное тепло, которое исходит от нее и от их мальчика!