Рынок рабов в Каган-Русе, Киев, 916 г.
"На рынке, где продают рабов, всегда так мерзко пахнет”, – подумал Меррик. Хорошо, что день только начался, еще прохладно, и легкий ветерок, поднимающийся от Днепра, обвевает десятки давно немытых тел. Стоял июль: Вода вдоль берега текла ровно и спокойно, вернувшись в широкие берега Днепра, ледяные поля окончательно растаяли и сошли еще месяц назад. Весенний разлив утих, и река очистилась.
Солнце только вставало над Киевом, яркий золотой отблеск ложился на бесконечную череду бесплодных холмов к востоку от города. Вонь от заношенной за зиму одежды и неухоженных тел не коснется чуткого нюха вплоть до полудня даже здесь, на рабовладельческом базаре. Если что и может сейчас оскорбить, человеческие чувства, так это зрелище людского несчастья, но в подобном месте ничего другого и не ожидаешь увидеть, все вроде бы к этому привыкли.
Меррик Харальдссон расстегнул тяжелую серебряную пряжку и высвободил ее острое жало из мягкого бобрового меха шубы. Перебросив шубу через руку, он направился к кругу, где расставили рабов. Меррик только что сошел со своего судна “Серебряный ворон”, оставив ладью у длинного деревянного причала перед самыми воротами Киева. Теперь Меррик уже не обливался потом, хотя ему и пришлось взобраться на крутую горку, к тому же он спешил, чтобы прийти на рынок как можно раньше и выбрать для матери подходящую рабыню, иначе, того гляди, лучших раскупят и останутся лишь больные да неказистые.
Рынок вынесли за пределы Киева. Ему дали имя “Каган-Рус” – так звали правителя города, – поскольку налоги с каждой покупки шли прямиком в объемистые карманы этого князя. Меррик обернулся к Олегу. Они росли вместе, дерзкие, отчаянные мальчишки, рвавшиеся во всем обогнать старших братьев, построить ладью для торговых и боевых походов, накопить серебра, разбогатеть настолько, чтобы обзавестись собственной усадьбой и когда-нибудь, в далеком туманном будущем, о котором они не слишком-то и задумывались, стать еще более могущественными и именитыми хозяевами, чем их отцы и старшие братья-наследники.
– Я выберу рабыню, и мы сразу вернемся на корабль. Приглядывайся к ним внимательно, Олег, я не хочу привезти матери какую-нибудь неряху, но мне ни к чему и этакая быстроглазая девица, которая вздумает подвергнуть испытанию супружескую верность моего отца. Он уже тридцать лет не заводил наложниц, не надо менять добрые привычки.
– Стоит ему только глянуть с интересом на другую женщину, и твоя мать размозжит ему голову, сам понимаешь.
Меррик ухмыльнулся:
– Моя мать – женщина сильная и решительная, но надо ведь подумать и о жене брата. Сарла – девушка тихая, застенчивая, и любая умная женщина сможет взять верх над ней, даже рабыня.
– Твой брат ненасытен, ему даже необязательно, чтобы женщина была красива. Вот Кейлис, бесспорно, хороша собой, хотя ее сыну уже около десяти, а Мегот, которую он тоже частенько затаскивает к себе в постель, просто пухленький цыпленок, у нее все три подбородка трясутся, когда она хохочет.
– Верно, верно. Не забыть бы ничего перед покупкой. Матери нужна преданная рабыня, которая слушалась бы только ее. Мама хочет научить ее прясть – у нее-то самой уже болят суставы, и эта работа ей в тягость. Роран говорил мне, что сегодня с утра на рынке будет из чего выбрать, вчера привезли новых рабов из Византии.
– Да-да, из огромного золотого Миклагарда. Как бы я хотел сплавать туда, Меррик. Говорят, это самый большой город, какой только есть на земле.
– Трудно поверить, что там и вправду живет полмиллиона человек. Надо нам в будущем году построить ладью покрепче, ведь ниже Киева течение и прибой ужасно свирепые. Там семь быстрин, одна другой хуже, волоком идти тоже опасно: по всему течению Днепра расселились дикие племена – только и ждут, когда гребцы выйдут на сушу протащить ладью мимо порогов. А мы лучше присоединимся к какой-нибудь торговой флотилии, и тогда нам сам черт не страшен. Я не собираюсь рисковать жизнью лишь ради того, чтобы выйти к Черному морю и поглазеть на Миклагард.
– Неужели? – Олег теперь откровенно смеялся. – Ты переговорил с другими купцами, ты все продумал, верно, Меррик?
– Ну да, я готовлюсь к такому путешествию. Но пока что мы с тобой, Олег, разбогатели, торгуя в Бирке и Хедебн, поскольку там нас знают и готовы иметь с нами дело. За ирландских рабов мы выручили намного больше серебра, чем я рассчитывал. А в нынешнем году мы нажились, продавая лапландские шкуры в Старой Ладоге. Помнишь того человека, который забрал у нас все гребни из оленьего рога? Он сказал мне, что у него в доме очень много женщин, и все они требуют такие гребни, он говорил, что разорится из-за их волос. Так что поездку в Миклагард мы отложим до следующего года. Наберись терпения, Олег.
– Что я слышу? Да ведь ты сам туда рвешься, Меррик!
– Ничего, переживу. Когда вернемся домой, будем богаче, чем наши отцы и братья. Мы сколотили целое состояние, друг, и нам теперь никто не указ.
– Не забудь и про тот изумительный голубой шелк из Халифата – во всяком случае, старый Фиррен говорил, что его привезли прямиком из Халифата.