Почетный караул застыл у Могилы Неизвестного солдата. Оркестр неподалеку сиял трубами. Показался кортеж правительственных машин, остановился плавно и многозначительно. Из первой выбрался Кузьма Егорович, тут же окруженный сопровождающими его лицами. Тамбур-мажор взмахнул жезлом. Грянул Гимн Советского Союза. Кузьма Егорович подтянулся прилично случаю. Окончив играть советский гимн, оркестр принялся за Марсельезу. Кузьма Егорович стал несколько вольнее, зато представители французской стороны, напротив, подтянулись. Толпа парижан и гостей столицы, окружившая церемонию, стояла вольно, а смотрела — лениво. Марсельезу сменил меж тем торжественный марш, под который двинулся почетный караул, а сопровождающие лица поднесли Кузьме Егоровичу венок. Кузьма Егорович поправил ленточку, дав таким образом сигнал, и венок поплыл непосредственно к Могиле.
Марш продолжал греметь, сопровождаемый дикторским комментарием о том, что высокий гость из Москвы возложил венок, после чего в честь господина Кропачева состоялся прием в Елисейском дворце… — смонтированный же репортажем о захватывающих этих событиях видеоряд мелькал на экране небольшого телевизора, в который влипла сидящая у кассы Жюли. Мужчина немолодого и довольно жалкого свойства переминался с ноги на ногу, терпеливо ожидая, пока дама снизойдет до него — …а вечером господин Кропачев намерен устроить в советском посольстве ужин для членов центрального комитета и активистов Французской коммунистической партии.
Жюли, наконец, обратила внимание на клиента, но затем лишь, чтоб пригласить его разделить свой восторг:
— Какой представительный!
— Я больше по женщинам, мадам, — улыбнулся робкий ожидалец. — Мне бы… — и подмигнул куда-то в глубину здания. — Только у меня всего… — протянул несколько денежных бумажек.
— Ну! — осудила Жюли. — За такую сумму.
Клиент стыдливо потупился и вознамерился взять деньги назад, — Жюли, однако, их удержала.
Бочком, мелкой трусцою, покидал заведение человек с акцентом:
— Спасибо, мадам. Всего хорошего.
— Заходите еще, мсье Эжен, — кивнула Жюли и вернулась к незадачливому клиенту: — У меня есть отличная идея.
— Правда? — робко вопросил тот.
— Вы жертвуете свои деньги на одноразовые шприцы для Советского Союза…
— Я??!
— Вы. А я за это обслуживаю вас бесплатно.
— Вы??!
Последний вопрос прозвучал явно бестактно.
— Ты думаешь, — перешла Жюли на ты, — если меня передвинули из основного состава во вспомогательный, я перестала быть женщиной? — и, выставив табличку ПЕРЕРЫВ, потащила клиента по коридору. — Подожди здесь.
Оставшийся без денег клиент с тоскливой опаскою поглядел на захлопнувшуюся дверь, за которою занимающаяся делом пара вопросительно посмотрела на Жюли.
— Деньги! — напомнила та. — Для России!
— На тумбочке, — не отказала, но и энтузиазма не проявила девушка.
— …преподнести десять тысяч одноразовых шприцев, приобретенных на средства докеров Марселя, — завершил речь лощеный человек, которого по внешнему виду никак нельзя было принять за докера Марселя, и, кряхтя, понес огромную коробку Кузьме Егоровичу.
Тот двинулся навстречу, а праздничная публика за накрытым столом зарукоплескала. Кузьма Егорович принял коробку и, пожалуй, тут же выронил бы ее, если б не подоспевший человек в безупречно нейтральном костюме.
— Спасибо, Равиль…
А внизу, у входа в посольство, экстравагантная, но несмотря на это, хорошенькая девица, обвешанная фотоаппаратами, пыталась прорваться вовнутрь.
— И вы смеете, находясь в свободной стране?! — орала на посольского, хоронящегося за ажана.
— Ваша нелояльность в освещении событий в Советском Союзе… — в сотый раз объяснял посольский, и тут из такси выбралась, подбородком прижимая к верхней ее грани коробку поменьше, Жюли в обнимку с коробкой-двойняшкой той, что только что подарили докеры Марселя (в лице своего лощеного представителя) СССР (в лице Кузьмы Егоровича).
— Я — мадам Лекупэю — через голову ажана крикнула посольскому. — Меня приглашали, — и из-за коробок неловко, но с очевидной гордостью помахала бумажкою.
— Мама! — бросилась к Жюли корреспондентка. — Скажи там своим! А то я устрою такой бенц!
— После своих грязных статеек ты еще смеешь?!. — зашлась Жюли в праведном гневе и скрылась за посольскими воротами.
Вероника успела щелкнуть входящую мать и пробормотала под нос:
— Проституток пускают, а пресса…
— …от нашего небольшого коллектива полторы тысячи одноразовых шприцев, — волнуясь, произносила Жюли. — А это, — достала маленькую коробочку, кокетливо перевязанную красной ленточкою, — пятьсот презервативов. От меня лично, — и слегка зарумянилась.
— Интересная женщина, — шепнул Кузьма Егорович Эжену, с которым мы расстались в вестибюле заведения страницею выше. — Кто она?
Эжен покраснел и замялся:
— Она… Она, Кузьма Егорович… Н-ну… наставница молодежи, если можно так выразиться. Из… пансиона благородных девиц.
Жюли поднесла обе коробки Кузьме Егоровичу. Тот, принимая, проникновенно глянул дарительнице в глаза.
Секретарь компартии Франции, наблюдая за сценою и стараясь не упустить с лица широкую улыбку, распекал своего секретаря:
— Провоцируете скандал?
— А как я мог отказать? — оправдывался секретарь Секретаря. — Активистка! Член партии с пятидесятого года. Организовала сбор средств, — а Кузьма Егорович целовал Жюли ручку.