В конце ноября Ирка сказала Баринову, что устроила ему фатумолога. Они сидели в кухне за ужином и собирались жениться. Собственно, жениться они собирались уже месяца три, но тут Ирка сказала, что для очистки совести все-таки обязательно надо фатумолога.
Этих новых людей Баринов не любил. Иркина одноклассница, которая пошла к одному такому, узнала от него, что если она весь месяц будет носить зеленое, то двадцать пятого ей придет вызов из Парижа. Вместо этого весь их отдел услали на поля в Бородино убирать картошку, и слышно было до рассвета, как ликовал француз.
Фатумологи появились недавно, и, чем они занимались, толком не знал никто. Интервью с одним было в «Вечерке», но оно состояло из сплошных недоговоренностей. В заключение фатумолог пообещал всем желающим определить по абзацу текста, переписанного от руки, насколько они следуют своему предназначению. Один приятель Баринова, увлекавшийся последовательно йогой, христианством, буддизмом и каратэ, послал абзац из Золя, и ему ответили, что у него больное воображение и страсть к грязным подробностям, но детали выдают способности к программированию.
— Ирка, — сказал Баринов, — что за чушь!
Ирка обиделась, — она легко обижалась.
— Ну пусть чушь, — сказала она. — Ну тебе трудно?
— Да мне для тебя, девочка, ничего нетрудно, но к чему? Я бы лучше чего-нибудь сочинил, все деньги.
— Андрей, это очень хороший специалист. Я его с большим трудом достала.
— Доставала и молчала?
— К нему же очередь огромная. Он принимает раз в неделю.
— В дни полного затмения.
— Дурак ты! Если хочешь знать, он на Западе печатался.
— Ну и я на Западе печатался, хочешь, я тебе предскажу, что завтра ты не менее двух раз пойдешь в сортир?
— Очень смешно, — сказала Ирка и стала мыть посуду. Баринов оставил недопитый чай и подошел к ней сзади.
— Ты дитя мое! — оказал он проникновенно. — Когда у него этот приемный день?
— В среду.
— Ладно, — сказал Баринов. — Может быть, я у него интервьюху возьму, он прославится и сам мне приплатит. Сколько оне берут?
Ирка назвала некоторую сумму. Баринов свистнул.
— Я сама дам, — поспешно добавила Ирка. — Я все понимаю, но вдруг, Андрей? Вдруг?
— Оч-чень хорошо, — произнес Баринов и потянулся. — Будем считать, что я к нему пошел, и он сказал, что мы категорически несовместимы, и сын наш развяжет третью мировую войну. Что тогда?
Ирка хихикнула и мокрой рукой щелкнула Баринова по носу.
— Тогда, — сказала она, — я три раза проскачу вокруг тебя на одной ноге и подарю тебе «Сникерс».
— Обязательно, — сказал Баринов. — Молоко, орехи и тооооолстый слой шоколада. Съел — и порядок.
— Да, — вспомнила Ирка. — Главное. Никому ни слова, и никаких интервью.
— Это его условие?
— Нет. Мое. Но он серьезный специалист и вообще. Можешь считать, что это грубое суеверие и моя темнота.
— Так и запишем, — ответил Баринов. — Кончай с посудой, и пошли спать. Какое счастье — спать вдвоем. Если он скажет, что мне больше подходят блондинки, я заведу любовницу, рыжую, как хурма.
Дальше, по обыкновению, все было прекрасно.
К фатумологу можно было идти одному, без невесты, с автобиографиями обоих, писанными от руки, с бумажками, на которых значились даты и по возможности часы рождения, и почему-то с анализом крови. Баринов терпеть не мог сдавать кровь, но Ирка настаивала, и он, про себя матерясь, все сделал, как было велено.
Ехать предстояло на «Красные Ворота».
В метро Баринов остановился около безобразного идиота, который тряс головой и неумело крестился. Штанина его брюк была закатана, и все видели нагноение на грязной ноге.
Нищие мучили Баринова. Некоторые выглядели благополучными, — такие действительно могли зашибать в месяц больше, чем он сам, и таким он не подавал. Но этот явно был нищий. Он мог жить в одиночестве, в коммунальной комнатенке, вызывая у соседей брезгливость, сочувствие и ненависть одновременно. Баринов тоже сочувствовал и ненавидел. Он подал идиоту пять рублей, и тот что-то промычал.
Таяло, и назавтра обещали похолодание, но сегодня все было мягко и влажно. Стемнело уже час назад, и на рыхлом снегу во дворе большого серого дома, рядом с детским городком и песочницей, лежали желтые квадраты. Баринов любил такие дома и этот район. Он часто ходил сюда в кинотеатр «Встреча» смотреть ужасы по видаку.
Лифт работал, и Баринов поразился тому, как хорошо сохранился этот старый дом среди развала и грязи. Он доехал до четвертого этажа и позвонил в дверь. Ему было интересно.
Дверь открыл мужчина лет тридцати, в джинсах, свитере, полноватый, но крепкий, и даже щетина его говорила не о запущенности, но о намеренном поддержании гарлемского стиля.
Ничего не говоря, он пропустил Баринова в квартиру и кивнул на вешалку. Баринов стал разматывать шарф и заговорил улыбчиво и смущенно, как всегда говорил в подобных ситуациях:
— Добрый вечер. Я, знаете… вам, может быть, говорила Аня… — Аней звали Иркину подругу, высокую молчаливую девушку, голодавшую по системе Блаватской. — Я вот принес… вот тут.
Фатумолог спокойно кивал, и Баринов подивился тому, какой интеллигентный и симпатичный тип перед ним стоял. Предложены были шлепанцы.
