Гонорар - [5]
«Перед кем вы чаще всего чувствуете себя виноватым?»
— Игорь! — крикнул Баринов. — Тут подозрительно мало вопросов о невесте. Простите, что отрываю, но, может, вы не ту анкету дали?
— Ради Бога, я не так уж занят, — сказал фатумолог из другой комнаты. — Анкета на всех одна.
Баринов написал, что чувствует себя виноватым перед всеми бездомными, перед одной девушкой, сделавшей от него аборт и до сих пор не вышедшей замуж, и перед нищими в метро. Еще он чувствовал вину перед всеми, кто обязан был подниматься на работу рано утром и работать от звонка до звонка, а также перед людьми физического труда.
«От каких своих качеств вы можете избавиться?»
Вот как, удивился Баринов. Не недостатков, а качеств, и не хотите, а можете. От всех, чуть не написал он, — если потребуется, все можно. Подумавши и снова закурив, он написал: «От лени, от сонливости, от чревоугодия и неспособности к большому бизнесу. От остальных — в зависимости от того, как припрет».
Давно он так интенсивно не работал головой. Анкета скакала от детских потрясений к описанию машины, которую Баринов хотел бы иметь, от даты знакомства с любимой (на данный момент) девушкой до просьбы описать занавески в рабочем кабинете. Через час, привыкнув к странностям анкеты, Баринов добрался до последнего пункта:
«С какими понятиями (вещами, запахами) чаще всего связывается ваше представление о счастье?»
Хватили, поморщился Баринов. Он стал перечислять: снежные сумерки с мягкой погодой, светло-синим свечением неба и горящими окнами, с детворой, катающейся на санках. Весенний вечер во дворе, опять же с детьми, играющими в классики, гоняющими ногой банку из-под гуталина. Теперь, кажется, таких банок нет. Жаркий летний день, опущенные голубые занавески, ландыши в майонезной банке на столе, стакан холодной воды, никуда не надо бежать. Все здоровы, он лежит на диване, за окном холодно, в комнате тепло, телевизор разговаривает, Ирка вяжет рядом. Опять же лето, он идет из булочной через дворы… Места на ответ — почти страница — едва хватало, и он вписал еще цветение сирени в огромном пустом парке, лес с грибами и пруд около дома с рыболовами, с детьми в колясках, с кормлением уток сладкой булкой из ближайшей булочной. Все это — при условии мирного времени и чистой совести.
На последнем листе было только:
«Какие пять вопросов вам НЕ задали? (Без ответов)».
Баринов хотел было схохмить (например: «Не хочется ли вам в сортир?» — а ему хотелось), но он вполне серьезно выписал пять вопросов, которые ожидал встретить и не нашел. Один был о любимой книге (фильме), но указывать «Уленшпигеля» он не стал, а с фильмом и сам затруднился.
— Все? — странно вовремя спросил Малахов из другой комнаты.
— В общем, да, — ответил Баринов. — А где бы тут у вас…
— Первая дверь налево, — сказал фатумолог.
Через десять минут он вышел к Баринову, который от нечего делать рассматривал книги. Конечно, если все так секретно, они свои книги на виду держать не будут. Интересно, что у него там в секретере? Секрет. Он успел заметить на полках почти полного Набокова, в том числе англоязычного, несколько работ Юнга и книжки по психиатрии.
— Написали? — спросил фатумолог.
Баринов резко отвернулся от полок.
— Извините, я тут книжки смотрю…
— Ради Бога, ради Бога, — сказал Малахов. — Можете что-то взять, тогда наверняка придете за ответом. Впрочем, вы и так придете. Через две недели буду ждать. В среду, в это же время.
— Слушайте, — осенило Баринова почти на пороге. — Вы все говорите о гонораре. Это не значит, что я чем-то заплачу уже за то, что к вам сходил? В ближайшие две недели?
Фатумолог подал пальто.
— Обязательно заплатите, мой друг. Вы тут, сидя у меня, хороший фильм по телевизору пропустили. Впрочем, судя по тому, что вы все-таки пришли, серьезного влияния на вашу жизнь он бы не оказал.
Ирке Баринов почти ничего не рассказал. Выйдя от фатумолога, он сам себе начал казаться ослом, а уж анкета и вовсе его веселила. Он смущался. Ирка не расспрашивала: ей казалось, что, если рассказать, что-то получится не так. Тем вечером она была особенно деликатна и нежна.
2
За две недели ничего особенного не произошло. Иногда Баринов мысленно дописывал что-то в анкету и рассказывал Малахову разные подробности своей жизни. Ему, пожалуй, он мог бы долго рассказывать о себе. Впрочем, у него были всякие другие дела.
В среду к ним на работу привезли видаки, которые купила редакция, и Славка Щербанов притащил «Калигулу», которого давно обещал показать широкому кругу коллег.
Баринову страшно хотелось посмотреть этот фильм, но пойти к Малахову было необходимо, и он разозлился. Славка его утешил, пообещав персонально прокатать фильм на другой день. Тем не менее Баринов все равно злился и на «Красные Ворота» ехал без всякой охоты. К тому же у него начинался насморк, который он всегда переносил тяжело, а на улице был холод собачий.
Фатумолог ему обрадовался.
— Проходите, проходите. Все готово и вас дожидается.
Баринов прошел в уже знакомую комнату, мимоходом отметив в ней некоторые перемены: торшер был передвинут в угол, к письменному столу, на котором аккуратной стопкой лежали исписанные листы бумаги. Фатумолог вошел следом, задернул отчего-то занавески, что создало уют, уселся сам и указал на кресло Баринову.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.