Андрей Хуснутдинов
Фамилиал
Посылаю Вам (как член редколегии ДиН) заинтересовавший меня рассказ молодого и безусловно талантливого писателя Андрея Хусунутдинова из Алма-Аты. Надеюсь Вам и читателям ДиН этот рассказ тоже покажется необычным и воистину фантастическим.
С уважением Борис Стругацкий
В свою огромную арбатскую квартиру, свалившуюся ему в наследство как снег на голову по непостижимой отцовой прихоти, Сашенька уже давно не водил друзей: болтали. Отец, некогда известный депутат Баскаков, умер что-то около десяти лет назад прямо на думском заседании. Хотя времени с момента его шумной кончины на самом деле прошло куда более. Это Сашенька, располагавший по наследству не только квартирой (и не только алчно расположенный к спиртному), но, кроме прочего, худой, из рук вон, убогой девичьей памятью на числа и лица, — это сам Сашенька решил остановиться на десяти. “12 килобайт”, — было его прозвище в школе, дальше которой Сашенька не пошел.
Квартира запустела, и в угловой комнате ее, прямо посреди отвердевшего персидского ковра, поселилось некое морозоустойчивое растение. Обстановку Сашенька не ценил, но и не пропивал. Во-первых, на то было соответствующее распоряжение в завещании. Во-вторых, с тех пор как вселился в квартиру, он так до конца и не исследовал ее и наверняка помнил лишь про заряженный пистолет в столе отцова кабинета. В-третьих, даже если б он и захотел что-нибудь пропить, оставались еще верхние и нижние соседи, чтившие депутатское прошлое отца. Особенно нижние, никогда не упускавшие возможности оценить Сашеньку на предмет выноса.
С младых ногтей он не был привычен к труду, тем не менее по достижении дееспособного возраста его тотчас зачислили в штат одного из богатейших лингвотрестов России. Своей мизерной должности он не соответствовал и не подозревал о ней. В головном офисе треста, находившимся на площади Бодуэна де Куртенэ (Старой), он редко заговаривал вне бухгалтерии и не был знаком ни с кем, кроме кассирши Но — единственной во всей монополии не желавшей возобновлять своего редуцированного имени. Царским жалованьем, разумеется, Сашенька был обязан фамилии Баскаков, внесенной в Государственный реестр РФ — одно нахождение такой фамилии в штатном расписании обеспечивало учреждению невиданные налоговые послабления. Впрочем, о размерах своего оклада он тоже был наслышан в общих чертах и приходил за получкой не в назначенный день, как остальные сотрудники, а когда оказывался на мели. И это была четвертая — и, пожалуй, главная — причина того, что обстановка квартиры оставалась в нетронутом виде (пускай и не в первозданном).
В штат треста Сашенька был зачислен пожизненно, то есть, по его собственному заявлению, на пятьдесят лет. Он и сам не знал, почему заявил при зачислении именно пятьдесят. Больше ста было запрещено по закону, и, как правило, при вступлении в пожизненную должность фамилиал (соискатель, чья фамилия значилась в Госреестре) называл максимально допустимое число. Закон о служащих-реестровиках был принят при живом участии Баскакова-старшего и имел целью охрану фамилиалов от покушений со стороны конкурентов организаций, в которых они состояли и которым, соответственно, обеспечивали колоссальные льготы. Таким образом, покушаться на Сашеньку в течение пятидесяти лет со дня его вступления в должность было бессмысленно: при установленном факте физического устранения (отсутствия) формально он все равно бы оставался в штатном расписании треста и даже продолжал бы получать зарплату, каковая, правда, в этом случае уходила бы в казну. Весь фокус ситуации заключался в том, что если бы Сашенька физически превзошел уровень заявленного срока жизни, то его не только уволили бы в тот же день, но и похоронили бы на следующий. Однако обо всем этом он или не задумывался, или задумывался вскользь — не потому, что не рассчитывал прожить больше, а просто потому что решил остановиться на пятидесяти.
В то утро, когда его первый раз потревожили из брачной конторы Роднадзора, он еще не приходил в себя со вчерашнего, и в курс дела более-менее вошел только со второго звонка, под вечер. Весть была благой — по истечении почти что четырех лет поиска ему подыскали невесту. То был ратифицированный госэкспертизой фамильянс: мало того что молодая, как и он, являлась фамилиалом (фамилиалкой), с 5 %-ной погрешностью покрывались не только его требования к ее кандидатуре, но и с 2 %-ной — ее к его. Следовало лишь условиться о подтверждении. Звонившая диспетчерша, волнуясь, не тотчас могла перейти с морзянки на слова, как предписывалось в столь торжественных случаях, и повторила сообщение заново — задорней и с ганзейским акцентом. На что не менее растерявшийся Сашенька таки ответил морзянкой и тоже побежал на кухню. Тоже — в смысле повторить.
Впоследствии, отпив положенное, он привычно расслабился на краю стола и пытался вспомнить о своих требованиях к кандидатуре невесты. Но это оказалось нелегко. Образ получался расплывчатым, даже каким-то многослойным. Отпив лишнего, Сашенька с надеждой затих и для чего-то смотрел в окно и беззвучно напрягался глоткой. Однако выше пояса кандидатуры дело у него так и не пошло. Выше пояса все по-прежнему расплывалось и, к тому ж, начинала маячить неизвестно откуда взявшаяся, подозрительная строка: “Дыша духами и туманами…” А еще через час не вовремя кончилась бутылка.
