Фамилиал - [3]
Пустую бутылку пришлось убрать под стол, после чего Мш, шумно сходив в уборную, ушел.
Керосинка начинала коптить. Через батарею было слышно, как на пятом этаже ругаются Воронцовы: “С-к-о-т б-л-я-д-ь п-о-д-о-н-о-к ч-т-о-б с-к-о-т т-ы п-о-д-о-н-о-к б-л-я-д-ь с-к-о-т…” Сашенька смотрел в неравномерно прозрачное окно на тени снежинок и думал о том, не позвонить ли Катюше. На воображение невидимой невесты у него больше не оставалось сил, он начинал тосковать. В это время Мш свирепо возвращался за сигаретами, но он даже не взглянул на него. Он осторожно позвонил. Катюша поначалу не узнала его, но потом обещала приехать.
Разминая ноги, он убрал со стола, побрызгал по сторонам дихлофосом и постучал Воронцовым, чтоб закруглялись.
Катюшу он знал так давно, что часто забывал о ней и путал на улице с другими женщинами. Она тоже любила его. Тем или этим летом они бывали в СПб и видели БНч. Увы, она не могла ни на что рассчитывать, так как не была фамилиалкой, брак их не признали бы ни в одном пункте Роднадзора. После СПб, к тому же, ее оштрафовали на три минимальных тезауруса за то, что она пыталась фальсифицировать свою эхо-метрику. Отец ее, раскольник-протокодист и бывший ангел, показательно манкировал Сашенькой…
В этом слабом месте воспоминаний Сашенька забеспокоился, пошарил среди тарелок и стал глядеть под стол. С образом Катюшиного родителя у него намертво склеивались ощущения той страшной поры, когда он еще не был Сашенькой Баскаковым — точнее, не был фамилиалом. Отец, бросивший их с мамой в пользу новой, удавшейся семьи, еще громко заседал в Думе, и завещание, разумеется, не вскрывали. Где-то в пограничных областях календаря и кочевала приблизительная дата их знакомства — с Катюшей, или с ее старшей сестрой, уже было не суть важно (ведь и по сей день Сашенька не называл Катюшу по имени, будучи не уверен в том, что это действительно ее имя, а не имя сестры). Однако уже тогда не было мамы, и он, мало-помалу выключаясь из повседневного распорядка забот, начинал привыкать к сокрушительному чувству невесомости, которое, должно быть, испытывает падающий в пропасть человек. Завещание отца не то чтобы приостановило это падение, но резко сократило глубину пропасти. Буквально на следующий день Сашенька чуть не сгинул в дорожно-транспортном происшествии, а неделю спустя был послан профессиональными охальниками, нанятыми, как выяснилось впоследствии, мстительной мачехой.
Катюшу он привык помнить с бухгалтерии треста, где, все еще теряясь, находился по поводу одной из первых своих получек. С непривычки к плачущим женщинам он поздоровался с ней, чем несказанно испугал девушку и вызвал гнев присутствовавшего в поношенном ангельском облачении ее родителя. Последовал бесшумный скандал, в результате которого родителю было предложено очистить помещение. Потрясенный, Сашенька предложил проводить Катюшу до дому, на что она ответила сокрушенным молчанием. То есть была не против. Пятью минутами раньше ей отказали в заявлении на трестовскую должность (не помогло ни отцово ходатайство, ни его священнические одежды), а неожиданное и баснословное Сашенькино здравствуйте — по лексическому значению равнявшееся десяти минимальным тезаурусам — в точности соответствовало тому роковому числу баллов, коего Катюша не добрала. Неудивительно, что совпадение это было расценено мнительным экс-ангелом как насмешка и волокитство. В тот день Катюша впервые не ночевала дома, а на следующий с Сашенькиной подачи устроилась на работу в другом присутствии. По старой церковной привычке отец хотел лишить ее благословения и наследства, но, слава Богу, был для этого уже исчерпывающе нищ. Дочь, впрочем, с тех пор он безоговорочно простил, пытался обратить в свою новую веру и забрасывал нелегальными радиограммами.
Женщины, сознававшие свою красоту как опасность, всецело подчиненные ей, приводили Сашеньку в замешательство, он сторонился их, словно статуй. С одной такой женщиной он даже прожил несколько дней. Катюша была совсем другое дело. Она почти не требовала взаимности, но всегда искренне, по-детски, жадно радовалась ей. Своего жалованья ей определенно хватало только на то, чтобы сводить концы с концами, но, по убеждению Сашеньки, подпольная активность отца также оказывалась на ее иждивении. С ним это было впервые: он не понимал до конца, что же ему нравится в Катюше, то есть того, что видела и чего добивалась в нем сама Катюша, и он не скупился на слова…
Но когда же она вошла сейчас, он, вспомнив о невесте, не знал, что делать, и в ужасе не приветствовал ее.
Катюша обиделась, хотя и не подала виду и спортивно улыбалась после мороза. Они сели в кухне, Катюша на его месте, Сашенька на замусоренном Мш, и пили чай с сыром. Потом Сашенька все-таки хотел рассказать о фамильянсе, но вместо этого стал зачем-то плохо говорить об Мш. И как и сам Мш, возбуждаясь, сполз на чеченов и КГБ. Юбилейную кавказскую кампанию вслед за СМИ и Мш он именовал “ермоловской”, столь же яростно и туманно аргументировал ее и даже похоже выставлял подбородок, если ему пытались возражать. В такие минуты, как правило, кончалось спиртное и спор помалу заходил в тупик. Однако сейчас в стаканах был разлит липовый чай и Сашенька на всех парах летел к той опасной черте, за которой инертная дробь морзянки не поспевала за мыслью, осаживая, обесценивала ее, и человек, переходя на личности, в пылу зачастую переходил на речь.
