Алексей Станиславович Петров
Эммануэль
Я познакомился с ними в сочинском доме отдыха. Был пасмурный дождливый ноябрь. Дни достались нам самые мерзкие: хмурые, ветреные, серые. Кто-то уверял меня, что в Сочи и в ноябре можно прекрасно отдохнуть. Не исключаю, что сие утверждение таит в себе определённую долю правды, однако убедиться в этом мне, увы, не удалось. Когда на улице нудно моросит дождь, воздух прогрет до пятнадцати градусов, а вода и того меньше, купаться, конечно, не полезешь. Сырость и скука начисто отбивают любые желания. Во всякие там дендрарии-серпентарии совершенно не тянет. За бабёнкой какой приударить абсолютно не хочется: вероятно, сказывается отсутствие вдохновляющего воздействия пляжного неглиже. Пива там или, скажем, сухача много не выпьешь: потом мёрзнешь и часто мочишься, как диабетик. В те дни единственным моим развлечением было кормление чаек на ближайшем пирсе. Меня всегда, сколько себя помню, умиляло почему-то, когда какое-нибудь животное (лошадь, например, белка или синица) принимало корм из моих рук. В такие минуты сам себе я казался благородным, мужественным, снисходительным к слабым. Чайки, к тому же, очень точно гармонировали с тем пакостным ноябрем, с одиночеством, с тревожным ожиданием чего-то бесконечно прекрасного и светлого…
Здесь давайте сделаем маленькую паузу. Потому что всё, что написано в первом абзаце — всего лишь шутка. Читатель (а ещё пуще — читательница), конечно же, ждут появления прекрасной незнакомки, этакой утончённой эмансипэ — умной, насмешливой, ироничной, сексуально раскрепощённой, почитывающей на досуге Сартра и Камю… Ну так вот: ничего этого не было. За женщинами я и вправду не бегал — по той простой причине, что в ближайшем своём окружении не видел ни одной мало-мальски подходящей кандидатуры на эту ответственную роль, роль роковой искусительницы, а всякие там разные дискотеки, рестораны, приморские кафешки и прочие злачные точки, где можно придирчиво и со вкусом подобрать себе сексуальную партнёршу, я уже тогда ненавидел всей душой. Как раз именно за это: за откровенный цинизм.
Что касается дождя и кормления чаек — это я не соврал, это было, а вот об одиночестве заикнулся, пожалуй, напрасно, ибо в первый же день, выбравшись на лоджию покурить, легко и непринуждённо познакомился со славным парнем лет двадцати пяти. Его звали Герасимом (имя в наши дни редкое и потому довольно смешное, однако подходило оно к нему, как резиновая перчатка к руке хирурга: это был добрый улыбчивый атлет, голубоглазый блондин с ямочкой на подбородке — такие орлы всегда нравятся бабам). У нас с ним была одна на двоих лоджия, перегороженная листом шифера на две половины. Если бы я вытянул шею, запросто заглянул бы к нему в комнату, но мне это было неинтересно. Я и так знал, что увижу там такую же, как у меня, кровать-полуторку, а рядом тумбочку с маленьким зелёным ночником и, вероятно, здесь же — толстую книгу в аляповатой обложке с закладкой на странице десятой или, в крайнем случае, двенадцатой.
В первый же вечер мы с Герасимом выпили за знакомство энное количество сухого (у меня весьма кстати отыскалась бутылочка «Монастырской избы»), а потом там же, на лоджии, трепались часов до одиннадцати. О чём? Вряд ли это кому-нибудь интересно, да и не относится к теме моего повествования. В комнату к Герасиму я не пошёл, хотя он приглашал. На лоджии было свежо и вполне уютно, пахло морем, йодом, сыростью… Это удивительно, но я, кажется, так и не побывал в его комнате. Ни разу. Мы общались с ним через шиферную перегородку.
В ту же ночь я услыхал… как бы это назвать потактичнее? Скажем, что-то вроде джазового концерта, как если бы Диззи Гиллеспи и Луи Армстронг собрались в одной комнате и задудели в свои дудки кто во что горазд: первый заиграл бы лирику, а второй — песню гражданского звучания. Стенки-то у нас в корпусе были отчаянно тонкими и, прямо скажем, не обеспечивали никакой звукоизоляции. Поэтому я сразу догадался, что Герасим не один, а с дамой. Причём, с дамой эмоциональной, чувственной, шумной… Да что там! Это была какая-то кошачья свадьба, ей-богу! Стоны и вздохи были такими, что мне сразу же расхотелось спать. Искренне завидуя своему новому товарищу, я потянулся за сигаретой, мысленно при этом дав себе обещание завтра же сходить в какой-нибудь дансинг, кабак или кегельбан…
На следующий день я, конечно, ни в какой кабак не пошёл. Сговорились с Герасимом выпить пивка — там же, на нашей лоджии, не торопясь, по-простому. Вот тогда-то мой сосед и поведал мне, что он и вправду не один, а с Эммочкой, с супругой, женаты они второй месяц, и город Сочи служит им чем-то вроде конечного (он же — первый) пункта в свадебном путешествии. Я, разумеется, ни слова не сказал ему о том, какую дивную музыку слышал ночью в его комнате.
Мне было неловко говорить об этом. Наша беседа вскользь коснулась моего семейного статуса, и я признался Герасиму, что уже год как холост, и даже объяснил причину… но не будем об этом. Самое интересное ведь совсем другое. Ровно в девять, когда из холла на нашем этаже донеслись позывные программы «Время», низкий дамский голос позвал из комнаты страстно и нетерпеливо:
