Пролог, в котором Аня вспоминает
Всему виной был мой неугомонный характер и еще одна штука, засевшая в пятой точке, которую в простонародье называли «шилом в жопе». Не эти ли качества занесли меня на раскопки в тот загадочный храм, притаившийся в непроходимых джунглях одной банановой республики?
Я родилась в славном городе Париже, где осела моя предприимчивая маменька, сбежав из доблестной страны Советов. Матушка была балериной, и воспользовалась выездом труппы на зарубежные гастроли, чтобы навсегда сделать ручкой строителям коммунизма.
С папенькой я познакомилась, когда мне исполнилось тринадцать. Он очаровал меня — добродушное овечье лицо с огромными очками, высокая сутулая фигура, потрепанная рубашка, вытертые джинсы. Это потом я узнала, что папенька был крупным специалистом и одним из светил археологии.
«Такая большая!» — удивился папенька.
Ну да, большая, с гренадерским ростом топ-модели, совершенно не подходящим для балета, о чем не уставали твердить маменьке придирчивые учителя Королевской балетной школы.
В ту пору мы обретались в Лондоне, куда нас доставил новый мамин любовник, взбалмошный, помешенный на антиквариате американский миллионер. Дело шло к браку, и доброго дядю Рекса не радовало наличие в доме зловредной тринадцатилетней девчонки.
Вот тогда матушка и вспомнила о своем первом муже. Оглядев меня, папашка кивнул, и на следующий день, послав к черту остопиздевший балет, я отправилась с ним на раскопки в Шотландию, где навсегда подарила свое сердце археологии.
Нас помотало по миру. Я горела работой, была страстной, амбициозной, одержимой, но папенька сумел-таки настоять, чтобы я окончила университет.
Как я не заметила, как проглядела, что этот сутулый, дорогой мне человек серьезно болен?
Рак убил его за полгода. Я поплакала на могиле, вытерла сопли, и ввязалась в экспедицию Красовски.
Красовски был поляк. Хитрая, властная лисья мордочка, живые внимательные глаза, абсолютная беспринципность и полное игнорирование закона.
«Я сожалею о твоем отце, Аня (пиздит, гад), но рад, что ты решила присоединиться к нам!» — еще бы тебе не радоваться, за годы работы с папенькой я приобрела обширные познания и какое-никакое имя.
Стоя в мрачном святилище храма — конечной точки нашей экспедиции, я почувствовала себя неуютно. Я уже видела такие храмы — в Шотландии и Европе, в Индии и Соединенных Штатах, среди льдов Гренландии и в пустыне Сахара.
Кто и зачем их создал? Кем были загадочные строители? Какое больное и изощренное воображение придумало зловещий каменный алтарь, изукрасив его пугающими рисунками? Для каких целей употреблялись жертвенные чаши и сосуды, тяжелые золотые маски, мерзкие статуэтки и остро отточенные кинжалы? Они влекли меня, одновременно внушая первобытный, необъяснимый ужас.
По случаю удачи мы выпили прямо в храме. Что я кричала перед каменным алтарем? Кажется, орала о вечной любви, о готовности заплатить любую цену ради счастья любить и быть любимой. Словом, обычный пьяный бред, на который даже не стоило обращать внимания.
Алтарь действительно полыхнул загадочным светом, или мне это привиделось с пьяных глаз? Не знаю, думаю, что и теперь не отвечу наверняка.
Протрезвев уже в гостинице, я позвонила маменьке. Из телефонной трубки на меня обрушился поток информации: добрый дядя Рекс умер неделю назад, оставив маменьку богатой и безутешный вдовой. А она совсем одна, даже единственная дочь покинула ее в трудную минуту, и если бы не помощь дорогого Мартина, друга покойного Рекса, то маменька не знала бы, что и делать.
Воистину — Господь взял ее второго мужа, а она взяла себе третьего…
Я решила немедленно вернуться. Красовски пытался уговорить меня задержаться, но я упрямо села в крошечный самолетик местных авиалиний.
Что я помню об авиакатастрофе? Перепуганные лица малочисленных пассажиров; перекошенное лицо стюардессы; тряску и страшный скрежет; огонь и спокойное, каменное лицо одного из пассажиров — толстого метиса. И еще удар, взорвавший мою голову вместе с окружающим миром.
А все остальное — измышления больного мозга, полный бред, галлюцинация…
…Я пришла в себя, лежа на каменном полу в загадочном храме. На алтаре горел костер, а вокруг обнаженные черные черти в золотых масках извивались в каком-то древнем и страшном танце. Они танцевали и пели на незнакомом языке, выкрикивали слова заклинаний, дико прыгая около алтаря. Среди этого безобразия я услышала: «Аня, встань и иди!» — эти слова произнес, склонившись ко мне, тот толстый метис с упавшего самолета…
