До часа ноль оставалось полно времени, но никто не спал. Казалось странным тратить на сон, возможно, последние часы жизни, — но и никаких более полезных занятий не находилось. Внутренние сомнения они разрешили, с близкими объяснились, снаряжение подготовили, перепроверили и спрятали.
Андрей с мрачным и торжественным лицом начищал над ведром сковороду, будто с этим сверкающим щитом ему предстояло отправиться в бой. Он давно отрезал себе путь к отступлению. Также и Катя… Она-то теперь в штабе. И тоже думает о нём, наверно. Хотя, может, о маме. Да… наверняка.
Скоро их штаб в любом случае перестанет быть «секретным». А быть может — и существовать перестанет. Но что бы им ни досталось в итоге, победа или смерть: пожалуй, уж в плен им давно дорожка заказана… Так вот, что бы им ни досталось, Катя ступила на этот путь добровольно — как и Андрей.
А вот Фёдор… ему в этом смысле было сложнее.
Восемь лет назад, в ноябре 2047-го, когда взрыв на инаугурации Вождя объявили терактом мятежников, полиция начала хватать всех почти без разбора — что по старым спискам, что по новым доносам… Было объявлено, что их отправят в специально созданные «трудовые сектора» — для «проверки надёжности». Фёдор тогда отпросился с работы пораньше — неспокойно было. И неспроста. Жена бросилась ему на грудь: они забрали Юлю!
Родственники задержанных толпились перед отделением, требуя, угрожая и умоляя. Ворота были заперты, караулка у ворот — пуста. Железный забор с гнутыми прутьями не выглядел серьёзным препятствием, в отличие от двух пулемётчиков в касках, лежащих наверху широкой бетонной лестницы. Сухие листья, собранные кем-то в кучи, теперь с шорохом разлетались, подгоняемые пыльным ветром.
Хамоватый сержант в бронежилете дважды выходил на крыльцо и орал всем расходиться. Через час показался уже капитан: молодой, вежливый и подтянутый. Выслушав просьбы и проклятия, он без дальних слов озвучил условия, на которых готов помочь.
Следующие два дня Петровы спешно собирали деньги. Комнату продали — куда дешевле, чем Фёдор когда-то рассчитывал. Остаток пришлось занимать — тогда ещё думали, что доведётся вернуть.
На третий день они сидели в одном изоляторе с дочкой, а ещё через неделю поездом отправились в трудовой сектор.
Общежитие при заводе встречало гнилостной вонью, сдавливало грудь плесневелыми влажными стенами, изрыгало облака мух и полчища жирных рыжих тараканов, выдерживающих удар подошвы. Люди ютились на головах друг у друга. Зимой их колотил холод, летом — глаза слезились от духоты.
Это место стало пристанищем, убежищем.
От едких лучей сварки, врезавшихся, казалось, прямо в мозг, на сетчатке оставались ожоги, и обратно в общежитие Фёдор добирался едва ли не на ощупь. А жена, когда её жуткий кашель в очередной раз продирался изнутри, лишь махала рукой: продуло, пройдёт.
И всё же, в отличие от Андрея и Кати, его жена и дочь не были преступниками. Они трудились и страдали — но они были живы. А вот если он попадётся… Их не оставят в покое. Никого не оставляли.
Фёдор до сих пор мог отказаться, махнуть рукой. А умей он красноречиво говорить, ещё добавил бы: «Для революции я всего лишь солдат. Меня не станет — и на моё место встанет другой. А для семьи я — целый мир. Кормилец и защитник. Оставаясь с женой и дочкой, я смогу позаботиться о них лучше, чем если отдам жизнь за общее благо».
Если Фёдору и приходили в голову подобные мысли, то он их не озвучивал. Он лежал на койке с закрытыми глазами, и лицо его было мертвенно бледным.
Лёня уселся перед дверью, скрестив ноги, и армированной ниткой зашивал башмак. Уж ему-то было проще всех. Ни жены, ни детей, ни родителей. Ни-ко-го.
* * *
Дверь их комнаты, которую тайком укрепляли по ночам целую неделю, могла выдержать несколько ударов ногой и даже парочку — армейским тараном. Но заряд взрывчатки, установленный в район замка, не оставил ей шансов. Лёня оказался ближе всех. Взрывная волна ударила по ушам и опалила брови, а распахнувшаяся дверь ударила его ребром в лоб. Лёня опрокинулся на спину, а сверху навалились двое солдат в полном обмундировании. Один попытался с размаху заехать кулаком Лёне в челюсть, но тот взбрыкнул, и удар получился смазанным.
Всё было кончено довольно быстро. Солдаты работали жёстко и явно знали, зачем пришли. Андрея, Лёню и Фёдора ткнули лицами в грязный линолеумный пол. В запястья впились наручники. Один из солдат ударом ноги отшвырнул тумбочку, и всех троих, вытянув за волосы, поставили вдоль стены на колени.
Справа от Лёни оказался Андрей. Нос его был сломан ударом приклада и распухал, но Андрей не обращал внимания: он глядел прямо перед собой. Лёня чуть повернулся влево. Он никогда не видел Фёдора в таком ужасе. Лицо, раньше бледное, теперь пожелтело. Глаза выкатились, а тело била мелкая дрожь.
Подполковник Савченко — а это был именно он — присел на корточки, всматриваясь в лицо Андрея. Ещё бы: Кольцов! Такая фигура. Савченко знал: в ближайший час он казнит Кольцова, а уже утром будет участвовать в разгроме штаба мятежников, расположение которого выдадут его дружки. Недолго осталось ходить в подполковниках! Он встал.
