Час ноль - [5]

Как она потом объясняла, в голове у неё что-то перемкнуло, и она забыла про телефон. Просидев в кустах несколько минут, пока мужичок не скрылся, она выбежала через арку на дорогу и, размахивая руками, остановила скорую.

* * *

Ане позвонили через полтора часа, — а она тут же перезвонила Роме. В больницу они прилетели практически одновременно. В реанимацию их не пустили, и они дожидались вестей на кушетке в коридоре.

Через час вышла медсестра. Рома вскочил на ноги, а Аня почувствовала, что не в силах подняться.

«Доктор всё расскажет», — и медсестра удалилась по коридору. Аня не сумела ничего понять по её лицу. Врач вышел следом. «Пациент в коме» — сказал он.

Аня позвонила друзьям Виталика из редакции, и на следующее утро поднялся большой шум. Соратники и сочувствующие осаждали больницу, и полиция выставила охрану. Аню пытались выловить журналисты, но та общалась лишь с самыми близкими — друзьями семьи.

— Независимо от взглядов журналиста и гражданина, у него должна быть свобода их высказывать. Покушение на журналиста — это покушение на гласность. Данное преступление должно быть расследовано, а виновные наказаны. Пострадавшему желаем выздоровления, — заявила пресс-служба Кремля.

— К расследованию будут привлечены опытные следователи, — заявила пресс-служба СК.

Через 53 часа после нападения Виталик умер.

* * *

Спустя всего неделю полиция задержала подозреваемого — Евгения Хомякова, россиянина 49-ти лет. По версии следствия, он следил за Виталием Сотниковым в течение полугода. Мотивом называли личную неприязнь: Хомякова оскорбила статья Виталия, рассказывающая о нищете в российской провинции на примере Курска — родного города Хомякова. Содержание той статьи — к слову, одной из наименее острых работ Виталия — почти не обсуждалось. Впрочем, один из телеканалов показал некую «авторскую программу», в которой корреспондент отправлялся по следам расследования Сотникова в Курск и находил замечательное новое жильё и спортивный центр.

— Очевидно, несмотря на наличие проблем, город продолжает развиваться в соответствии с современными стандартами. За вклад в общественную жизнь стоит сказать спасибо и таким неравнодушным гражданам, как наш сегодняшний герой, Виталий Сотников, — сказал репортёр, стоя с микрофоном на фоне современного здания городской администрации. Ветер подул сбоку и чуть не швырнул в кадр драный целлофановый пакет, но оператор придавил его ногой.

Хомякова отправили на экспертизу и признали невменяемым. Вместо тюрьмы его ждала психбольница. Редакция, где работал Виталий, запустила собственное расследование, ища нестыковки в официальной версии, но к тому моменту Аня уже не могла этого читать и слышать. Она хотела одного: чтобы её оставили в покое. Нужно было собраться с мыслями и понять, как и ради чего ей жить дальше.

3

В последнее время Анна не особо следила за новостями. С годами ей всё труднее становилось выискивать правду: в телевизоре её не осталось, а в интернете со всех сторон кричали противоречивые заголовки, и Анна терялась. Молодым гораздо лучше удавалось ориентироваться в этом море информации: они играючи добывали со дна жемчужины, легко и искусно очищая их от водорослей и ила. Так что теперь Анна полагалась в основном на дочь. Та хоть и училась в Германии, но за родину болела и знала о том, что происходит в России, больше матери.

Сегодня она позвонила около полудня — у Анны как раз устали глаза, и она отложила ноты, чтобы передохнуть и выпить чаю. Митинги в Москве в последние дни перешли в беспорядки, и Вика была серьёзна, пересказывая матери последние новости из соцсетей. Слушая дочь, Анна щёлкнула пультом телевизора. Очки были сдвинуты на лоб, и она сощурилась. В телевизоре милиционер допрашивал кого-то. Не новости, похоже. Сериал.

— Мама, ты слышишь?

— А?

— Одному парню голову дубинкой пробили.

— И что с ним?

— Точно не знаю. Вроде бы, увезли на скорой.

Попрощались они невесело. Минут пять Анна посидела, подперев щёку ладонью, а потом прошла в прихожую — собираться. Рома вышел из комнаты и исподлобья наблюдал за ней, прислонившись плечом к косяку.

— Вика говорит, там кому-то дубинкой по голове дали.

— Ань, там куча народу. Молодых и здоровых. Без нас разберутся.

— Я знаю. Ты работай, а я просто погуляю и посмотрю. На баррикады не полезу — куда мне!

Рома молча вернулся в комнату. Анна обулась, надела пальто и тёплую шапку: хоть и март, а ветер довольно промозглый. Да и неизвестно, сколько времени она проведёт на улице. Рома снова вышел — теперь уже в рубашке и коричневом пиджаке. Его редкие седые волосы были аккуратно причёсаны.

— Ты тоже? — спросила Анна.

— Не отпускать же тебя одну. Только пообещай: если я скажу, то мы уйдём. От нас всё равно сейчас немного проку.

— Обещаю, что буду благоразумна, — ответила Анна.

Они проехали на автобусе до Садового — дальше транспорт не ходил — и дворами двинулись в сторону Третьяковской. Под ногами хлюпала слякоть. Анна втянула носом воздух: весна! Вода стекала с крыш по водостокам и превращалась в ручейки, бегущие к решёткам. Солнца видно не было, но его проблески то и дело чудились в облаках. Казалось, вот-вот, и оно выглянет.