Король и шут играли в шахматы. Зимний свет скупо проникал сквозь переплет окна, но они не спешили передвигать доску: оба хорошо видели в полумраке.
— Конец твоему всаднику! — Ивен захохотал, сверкая белейшими зубами и дрыгая ногами в сине-золотых чулках.
Ларрел придержал столик за угол. На губах его возникла еле заметная улыбка.
— Я знал, — торжественно произнес он и двинул башню.
Хохот прекратился, Ивен сел как подобает, поддернул пышные рукава и уставился на доску. Пальцы его вертели бубенец, и сладкозвучная горошина внутри золотого шарика тихонько звякала.
Ларрел великодушно молчал. Глядел в окно, где белый свет за прозрачными кружками стекол еще сильнее померк (видно, снег все-таки пошел). Разглаживал серебристый шелк рукава, поправлял драгоценное ожерелье, дважды провел пальцем по щеке: чисто ли выбрита. Думал он уже не об игре, а о том, что Ивен после проигрыша будет зол и, чего доброго, нанесет обиду кому не следует… А надо ли доигрывать?
Он заглянул в кубок и стукнул им о стол.
Ивен тут же поднял глаза от доски.
— Вина еще? Нет, не стоит. Пора?
Ларрел кивнул.
— Пойдем. Доиграем после.
Король встал с низенькой скамьи — мелькнуло алое в прорезях лазоревого, тускло блеснуло золотое шитье, звякнули бубенцы. Шут в серых одеждах и драгоценном ошейнике последовал за ним.
* * *
— А у вас шутов наряжают богато? Чтобы он был одет пышнее всех, не исключая своего хозяина? — Сьер Хеннан Блейз милостиво улыбнулся послу. — Забавный обычай. Что ж, наверное, это может быть смешным. Но по нашим меркам все же несколько, я бы сказал, вольно.
Кларенс, посол Эбера, почтительно смолчал. Спросили бы его, он бы назвал вольными скорее нравы исского двора. Есть ли другое место, где девицы и замужние дамы пользуются подобной свободой, а ревнивые мужья столь утеснены в правах? Где любой дворянин болтает что ему вздумается, а на исповеди и не вспоминает об этом? Где знатного человека сопровождает не только аромат благовоний, но и нежное позвякиванье золотых бубенчиков?.. Однако посол, позволяющий себе высказываться в подобном духе, не посол вовсе.
— Согласитесь, друг мой: знатному мужу приличествуют яркие одежды, громкие речи и доблесть во всем, — процитировал сьер Блейз «Наставление благородному юношеству». — А ремесло шута — доставлять хозяину и гостям доброе расположение духа. Если он будет нарядней иного из гостей, ему трудно будет исполнить свой долг, вы не находите?
— Я никогда не думал об этом. Но вы правы, сьер, и я вижу, что ваш обычай хорош.
— Разумеется, хорош. Возьмем шута моего отца: он прожил в нашем замке пятьдесят семь лет и за все эти годы…
Речь сьера Блейза прервало появление короля. Рыцарь и посол направились к креслам.
Ивен ар Нимернуа, король Иса и Арвора, также занял свое место. Кларенс видел его второй раз в жизни — первый был вчера. Молод, похож на легендарного Нимернуа, основателя династии, если верно о нем поют жонглеры. (А эти песни в Арворе чтили более, чем многие позднейшие предания. Недаром ни один из их королей не отказался от частички «ар» и не носил имени, подобающего старшему в роду, ибо Нимернуа, дескать, еще вернется.) Волосы — вороново крыло, как смоль — борода, лицо смуглое. Полюбится ли он нашей принцессе, черный ворон — серебристой горлице?.. Впрочем, Кларенс тут же сам себя одернул. Как ни быстро Ивен шел к трону, а для каждого у него нашлись благосклонный взгляд и улыбка. Вороны приветливы не бывают.
Таких, как король, среди исской знати немало: из трех десятков людей, что собрались в зале, у половины волосы не русы и не светлы, а черны, и носы что клювы — тонкие, острые, изогнутые у кончика. (Откуда они только прилетели воевать полуостров в те баснословные времена, смутно подумал посол, — не с полночной же стороны, в самом деле…) Рядом с сьером Блейзом восседал опаснейший для Кларенса человек, сьер Алан Мондрен. Седая голова, черны только брови и борода возле рта — пожилой, а нраву крутого и неугомонного. Его куда больше устроила бы война, чем свадьба. Кларенс уже знал, что юноша из числа молодых рыцарей, «друзей короля», одетый, как и Мондрен, в зеленое с синим, — его сын и наследник, Арно ар Мондрен. Тревожил посла сьер Танне Геран. Вот кого черная масть делала похожим не на ворона, а на больного мокрого грача. Ему бы радоваться, ибо все, что происходит, — к его прямой выгоде. А он нахохлился и молчит, раз за разом пропускает через кулак острую бороду и кидает вокруг злобные взгляды… Направо от трона — сутаны и кресты, налево — лиловые мантии магов. Что думают те и эти, по лицам гадать бесполезно.
— Доколе это будет зависеть от нас, бело-черные щиты больше не поднимутся против золотых, — меж тем говорил король. — Не следует братьям затевать поединки, не следует и наживаться друг на друге. Мы отменяем пошлины для эберских торговцев. (Посол с трудом сохранил невозмутимое выражение лица, Мондрен сжал кулаки.) Мы не сомневаемся, что это послужит к процветанию нашему, как и вашему. Предадим забвению старые счеты…
На этом слове в залу вернулся худой белобрысый парень в сером платье и золотом ожерелье, которого сьер Блейз назвал королевским шутом. Кларенс потихоньку стал наблюдать за ним, заодно еще раз оглядывая собравшихся. О спорных северо-восточных землях его величество вряд ли заговорит нынче. Того, что уже сказано, с лихвой довольно и для совета, и для эберцев. Почему бы теперь не посмотреть вокруг, в то же время слушая? Хоть бы и на шута.
