Бар назывался «У старого медведя». Именно так сообщала деревянная, местами немного облезлая вывеска, с изображением вышеупомянутого хищника, поднявшегося на задние лапы. Само здание, на котором она висела, было абсолютно типичным для океанского побережья: деревянным, двухэтажным, поднятым на случай особенно сильных штормов на невысокие сваи. Вокруг всего первого этажа была устроена крытая веранда. В других барах на таких обычно ставили несколько столиков, но в этом, похоже, клиентам сразу предлагалось проходить внутрь. Мейсон лихо, не сбавляя скорости, свернула с гравийной насыпи на подъездную дорожку — слышно было, как камни, взрытые колесами, ударились о днище джипа — и въехала на стоянку. Свободное место искать не пришлось — наша машина на парковке оказалась единственной. Да и не удивительно: В Ничбэе туристы на машинах не ездят (зачем им на пляже машины?), ну а местные, конечно, ездят, но посреди дня не по барам. Другое дело — служба береговой охраны. Наша задача — следить за порядком на побережье. На всем побережье. И этот бар ничем не хуже остальных. Ну, а то, что мы еще и по гамбургеру перехватим, так нужно же нам когда-то обедать!
Про то, что этот бар других не хуже, я, конечно, поторопился сказать. Нет, не хуже. Скорее, лучше. Точнее — дороже. Во всяком случае, еда уж точно стоит больше, чем в других забегаловках на пляже. Я, хоть и провел в Ничбэе всего неделю, это выяснить уже успел, и даже решился сказать об этом Мейсон, когда понял, куда именно мы направляемся. Но та, услышав мою робкую попытку высказать свое мнение, только усмехнулась, искривив губы в своей обычной манере, и ответила, что «для своих в «Медведе» и цены свои». Я со старшим напарником спорить не стал. Тем более что она, в отличие от меня, на побережье уже года три. А за такое время можно не только все забегаловки наизусть выучить, но и нужными знакомствами в них обзавестись.
В баре было прохладно и, как я и предполагал, тесно от туристов. Правда, большинство из них, как ни странно, не сидели за столиками, а толпились возле небольшой двери справа от барной стойки. Я с удивлением покосился на этих представителей рода человеческого, которых за неделю в Ничбэе уже научался безошибочно отличать от аборигенов: по бледной коже, нелепо-цветастым шортам (в независимости от пола их обладателя) и фотоаппаратам, болтающимся на груди. Мейсон, слегка толкнув меня в плечо, прошла к одному из дальних столиков, и мне ничего не оставалось делать, кроме как последовать за ней. Официантка — квартеронка со слегка вытянутыми к вискам глазами и усталыми морщинками в уголках губ — почти сразу же подошла к нам.
— Привет, сержант! — поздоровалась она с моей напарницей, вежливо улыбнувшись и мне тоже. — Тебе как обычно?
— Ага, — Мейсон положила на стол фуражку и провела рукой по голове, ероша и без того торчащие ежиком коротко-стриженные волосы. — Нам два гамбургера и по пиву. Не возражаешь? — она взглянула на меня, и я кивнул, подтверждая заказ. Официантка ушла, а я снова обернулся на странную группу туристов, толпящуюся у двери. Те, кто стоял возле барной стойки, явно ждали своей очереди, чтобы попасть внутрь, при этом в руках наготове держали фотоаппараты, а те, кто возвращался, тоже не спешили расходиться, что-то возбужденно обсуждая. Я пожалел, что не понимаю их языка.
— На медведя смотрят! — хмыкнула Мейсон, заметив мое любопытство. Я обернулся к ней, собираясь попросить рассказать дальше, но в этот момент официантка вернулась с нашим заказом. Мейсон подхватила свою кружку — белую от осевших капелек влаги — и жадно сделала несколько больших глотков. — Ты разве вывеску не видел? — поинтересовалась она у меня. Я, в это время как раз впившийся зубами в гамбургер, только кивнул и промычал что-то, означавшее положительный ответ. — Ну, так вот, — Мейсон, явно больше хотевшая пить, а не есть, свою тарелку к себе пока не пододвигала. — Потому здесь для туристов цены и загибают, — проговорила она, — что они все равно сюда косяками валить будут: поесть и выпить заодно, а так больше на медведя посмотреть! — Мейсон глотнула еще пива и фыркнула. — Заколдованного!
— Это как? — я прожевал очередной кусок гамбургера. Моя напарница снова усмехнулась, ясно выражая свое отношение к истории, которую собиралась рассказать.
— Здесь, — она кивнула головой куда-то вверх, — на втором этаже бара живет медведь. И, по слухам, зверюге этой уже лет триста! История старая. У кого из местных ни спросишь, тебе ее каждый расскажет на свой лад. Но примерно дело было так: давно, когда белые только осваивали материк, одно племя индейцев — кавишей — снялось со своих земель и отправилось на запад — подальше от белых, разумеется. А здесь, на этом берегу, люди тогда вообще не жили — были непроходимые леса, а в них, разумеется, водились хищники — медведи, — Мейсон отхлебнула еще пива, с явным удовольствием (то ли от напитка, то ли от истории) слизнув белую пену с губ. — Никто не знает, что не поделили между собой вожак людей и самый главный из зверей, но индейцы начали охоту на медведей. Причем, не просто выходили с копьем против зверя (или что в то время подразумевала честная схватка?) а ставили в лесу ловушки, мазали колья ядом и так далее. А когда был убит последний — самый старый медведь, терпению местных богов пришел конец, и они заколдовали вожака индейского племени. Он сам превратился в медведя, и на многие и многие дни был обречен богами стеречь свой томагавк — тот самый, которым он добивал попавшего на отравленные колья зверя! А спадет с него это проклятие, и он снова вернет свое тело, лишь когда какой-нибудь другой человек по доброй воле заберет его томагавк себе! Вот так, — Мейсон, словно в подтверждение того, что рассказ окончен, придвинула тарелку со своим гамбургером и впилась в бутерброд зубами. Я покосился на недоеденные остатки собственного, но аппетита больше не было.
