Радхика хотела умереть. Она только не знала, как. Ее манила темнота и тишина колодца, но она знала, что колодец не настолько глубок, чтобы утонуть. И река была слишком мелкой в том месте, куда можно было ходить. Другие девушки говорили, что в реке водятся крокодилы. Но при одной мысли о пасти крокодила Радхику начинало тошнить от страха — крокодил же не убивает сразу, он тащит искалеченную жертву в воду, откусывает ноги, жертва кричит, бьется… Нет, если умирать, то не так.
А потом ей приходилось идти прислуживать воинам на царском пиру, и она начинала молиться Индре, чтобы ударил молнией — и ей не пришлось бы снова терпеть прикосновения жадных рук, срывающих одежду, и… и все остальное. Особенно худо было, если ее забирал с собой кто-то из асуров — эти даже не задумывались, что человеческая женщина может не вынести их силы, и каждый раз это было унизительно, больно и стыдно. И наутро кровь стекала по ногам, как во время месячных очищений, и приходилось подвязывать к поясу тряпку, чтобы не было заметно.
Первые дни Радхика еще рисовала между бровей тилаку, а потом перестала. Какая разница, из какой она семьи и замужем ли? Приближенным, воинам и слугам царя Нараки все равно, и другим женщинам из числа захваченных во дворце тоже все равно, дочь брахмана или кшатрийка, шудра или вайшья, всех одинаково заставляют работать и ублажать мужчин.
Так что она хотела умереть каждый день и молилась только Индре, прося о молнии, которая испепелила бы ее на месте. Может, в следующем рождении Радхике, дочери брахмана из деревни на берегу Ямуны, повезет больше.
* * *
Во тьме видно было только женщину, окутанную темным покрывалом. Она пела, и ее голос, негромкий и ясный, летел над бездонной тьмой:
Господа Вишну славлю я ныне —
Того, кто почиет средь моря на змее,
О лотосоокий владыка-хранитель.
Того, кто в горсти держит звезды и землю,
Кто видит сокрытое за небесами,
Чей облик изменчив, как облако в небе,
Исполнен блаженства и благостной силы.
Я славлю владыку, супруга прекрасной
Лакшми, что владеет богатством и славой.
В глазах его — мудрость, покой и познанье.
Я славлю того, кто хранит все творенье,
Кто слух преклоняет к просящим в моленье…
О Вишну, владыка сияющей чакры!
Ее глаза были закрыты, и слезы катились по ее лицу, отрешенно-спокойному, озаренному внутренним сиянием. Размазанное красное пятно на лбу ее было кровью, и кровь текла по шее из разорванных мочек ушей.
Адити, мать дэвов, взывала к своему сыну, рожденному из бездны прежде начала времени.
Во сне было еще сражение — не земное, потому что пламя было там вместо копий и молнии вместо стрел. Сияющие воины, защитники облачного дворца, тонули в накатывавших волнах врагов, подобных черным тучам, и в конце лишь один остался во вратах — его иссиня-черные волосы развевались по ветру, в глазах сияло белое пламя, и молнии срывались с тетивы могучего лука. Но и он был повержен, ибо противник его был неуязвим для дэвов и их оружия…
Сатьябхама проснулась в слезах, понимая, что ей снова приснилось то, что было давным-давно — и то, что совершалось прямо сейчас в высоких небесах, обители дэвов.
Она пошла в святилище, но и там, стоило ей сложить руки и закрыть глаза, как она слышала негромкий ясный голос женщины с разорванными ушами:
Ко господу Вишну взываю я ныне —
К тому, кто в руках держит чакру и лотос,
К тому, кто нисходит, рождаясь, на землю,
К тому, кто потом умирает, как колос,
К тому, кто словам песнопения внемлет…
«Почему я, почему опять я? — мысленно возопила Сатьябхама. — Почему я вижу эти сны, о Нараяна[1]?»
Четырехрукий мурти[2] молча улыбался, протягивая ей палицу и раковину.
* * *
— Канха[3]!
Нет ответа. И его самого нигде нет — ни в сабхе, ни в его покоях, ни в женской части дворца. Сатьябхама велела идти восвояси всем служанкам, которых переполошила поисками, и задумалась.
Из своих комнат высунулась Рукмини[4], сочувственно посмотрела на Сатьябхаму и сказала:
— Посмотри, может, он в саду с детьми.
Фыркнув, Сатьябхама удалилась. Медленно и с достоинством. Но за поворотом припустила со всех ног. Вечно его надо искать, когда он нужен!
Ее муж и точно был в саду, играл с малышом Чарудешной. Сатьябхама остановилась, запыхавшись.
— Что-то случилось? — не оборачиваясь, спросил Канха.
— Нарака случился! — зло выпалила Сатьябхама. — Давно уже! Во всех трех мирах случился! Тебе, может, все равно, а мне надоело! Ты ждешь, пока он сядет на небесный престол и оскорбит мать богов? Так ты дождался! Он отнял у нее серьги!
— Как?
— Очень просто! Взял и ограбил, как разбойник, как последний трус! Канха, неужели на него нет управы ни на земле, ни на небе? Породил же господь Вишну такого мерзавца!
Канха улыбнулся. Чарудешна сосредоточенно тянул у него с руки широкий браслет, сопел, старался. Канха тряхнул рукой — браслет остался в руках у малыша, и тот тут же сунул в него ручонку. Канха посмотрел на жену, и глаза у него стали круглыми от удивления. Конечно, не каждый день его жена собирается на войну с царем асуров и облачается в доспехи.
— Я выступаю нынче же, — сказала Сатьябхама. — Даже если не смогу его убить — я должна попытаться. Он асур, он, несомненно, имеет дар, защищающий его от гнева Индры и оружия дэвов. Но защищен ли он от людей?
![Шанс, в котором нет правил [черновик]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
