Звук падающих вещей - [46]

Барбьери работал в колумбийском Корпусе мира уже два года, но до того провел еще два у крестьян в Мексике, и еще несколько месяцев прожил в бедных кварталах Манагуа. Он был высоким, жилистым, светловолосым, загорелым, нередко расхаживал без рубашки (всегда с деревянным распятием на груди), в шортах-бермудах и кожаных сандалиях. Он встретил Элейн с пивом в руке и тарелкой с маленькими арепами из кукурузной муки, каких она никогда не пробовала. Элейн раньше не встречала никого столь же разговорчивого и в то же время искреннего, и через несколько минут уже знала, что скоро ему исполнится двадцать семь, что его любимая группа – «Кьюбз», что он ненавидит агуардьенте, а кроме нее здесь ничего не найдешь, и ужасно боится – «ну нет, понарошку, я тебя умоляю» – скорпионов. Он посоветовал Элейн купить открытые туфли и каждый день тщательно проверять их, прежде чем надеть.

– Здесь много скорпионов? – спросила Элейн.

– Могут быть, Элейн, – ответил Барбьери с интонацией гадалки. – Могут быть.

В квартире было две комнаты и гостиная почти без мебели, она находилась на втором этаже дома, выкрашенного в небесно-голубой цвет. Этажом ниже располагался магазинчик с двумя алюминиевыми столиками и прилавком – бидоны с молоком, бисквиты, сигареты «Пьельроха» – а за ним мир волшебным образом вдруг становился домашним, там жила супружеская пара управляющих. Их фамилия была Вильамиль; обоим было не меньше шестидесяти. «Мои хозяева, – сказал Барбьери, представляя их Элейн. Заметив, что его собеседники не разобрали имя девушки, на хорошем испанском добавил: – Она гринго, как и я, ее зовут Елена».

Так они к ней и обращались, когда спрашивали, не нужна ли ей вода, или просили выйти поприветствовать пьяненьких завсегдатаев. Элейн стоически переносила это, скучала по дому Лаверде, и ее немного смущала эта ностальгия избалованного ребенка. Встреч с Вильамилями она по возможности избегала. Бетонная лестница, которая шла по внешней стене здания, позволяла ей прошмыгнуть в комнату незаметно.

Барбьери, общительный до невозможности, никогда этой лестницей не пользовался: не было дня, чтобы он не заходил в магазинчик, чтобы поведать о том, как прошел его день, о своих достижениях и неудачах, послушать истории хозяев и даже их клиентов, рассказать старым крестьянам о положении чернокожих в Соединенных Штатах или пояснить, о чем шла речь в песне группы «Mamas & Papas».

Элейн наблюдала, как он это делает, восхищалась им и расстраивалась. Ей потребовалось довольно много времени, чтобы понять, почему: этот общительный и любопытный парень, который нахально глазел на нее и разговаривал так, словно мир был ему чем-то обязан, напоминал ей Рикардо Лаверде.

Двадцать жарких дней, пока продолжалось ее полевое обучение, Элейн работала бок о бок с Майком Барбьери, а еще с лидером местной общины, невысоким молчаливым мужчиной, усы которого прикрывали заячью губу. У него было простое имя: Карлос, просто Карлос, и было что-то таинственное, даже пугающее в этой простоте, в отсутствии фамилии, в том, как он появлялся из ниоткуда, подобно призраку, чтобы забрать их утром, а потом так же незаметно исчезал после того, как привозил вечером домой.

По взаимной договоренности Элейн и Барбьери обедали в доме Карлоса в промежутках между напряженной работой с крестьянами из окрестных деревень, общением с местными политиками и переговорами с землевладельцами, всегда безуспешными.

Элейн обнаружила, что вся работа в поле – сплошные разговоры: обучать крестьян выращивать цыплят так, чтобы мясо у них было нежным (для этого их нужно оставлять в загоне, а не выпускать на волю), убеждать политиков построить школу своими силами (на помощь правительства никто не рассчитывал), а чтобы не выглядеть в глазах местных богачей крестоносцами антикоммунизма, приходилось сначала садиться с ними за стол и пить, пить до тех пор, пока слова не начинали путаться.

«Так что я езжу верхом на полудохлых лошадях или разговариваю с полупьяными, – писала Элейн своим бабушке и дедушке. – Но я думаю, что при этом незаметно для себя учусь. Майк объяснил мне, что по-колумбийски это называется «попасть в десятку». Понять, как тут все работает, научиться решать вопросы, все такое. Этим я и занята. Да, вот еще что: следующее письмо отправьте мне в Боготу. Я буду там целый месяц: последние штрихи обучения. Потом уеду в Ла-Дораду. Там все уже будет всерьез».

В последние выходные стажировки приехал Рикардо Лаверде. Он сделал это неожиданно, не предупредив и ни о чем не спрашивая, просто сел на поезд до Ла-Дорады, оттуда добрался до Капаррапи на автобусе, а там спросил, как найди гринго, о которых, разумеется, знала вся округа. Элейн не удивилась, что Лаверде и Майк Барбьери быстро поладили: Барбьери отпустил Элейн после обеда, чтобы она показала здешние места своему парню из Боготы (он так и сказал: «твоему парню из Боготы»), и они договорились вместе поужинать. Через несколько часов у костра в поле с кувшином гуарапо[41] Рикардо и Барбьери обнаружили, как много у них общего: оказалось, отец Барбьери был почтовым пилотом, а Рикардо не любил агуардьенте, они обнимались и говорили о самолетах, у Рикардо горели глаза, когда он рассказывал о летных курсах и своих учителях, затем пришла очередь Элейн похвалить Рикардо и повторить чужие комплименты его таланту пилота, потом Рикардо и Майк в ее присутствии говорили о том, какая она хорошая девушка, какая красавица, да, сказал Майк, у нее такие красивые глаза, особенно глаза, согласился Рикардо, и они хохотали и секретничали, как будто знали друг друга с детства, а не только что познакомились, пели «Потому что она отличный парень» и хором сетовали, что Элейн придется уехать в другое место, да пошла она, эта Ла-Дорада, да пошло оно все, они выпивали за Элейн и за Корпус мира,