Звонарь - [43]

В городе, населенном праздными людьми с суровыми нравами, злобное любопытство изобрело так называемого шпиона, т. е. двойное зеркальце, прикрепленное с внешней стороны окна. Посредством их, надзирали за улицей, ловили в западню все встречи, жесты, преступные взгляды.

Барб стала подозревать и в то же время не хотела этому верить. Ее гордость была уязвлена. Уже давно она не жила с Жорисом, охладевшая к нему и к его поцелуям. Но ее самолюбие возмущалось, особенно при мысли, что ее сестра заменила ее. Она отказывалась этому верить. Нерешительность признает и отвергает, находит очевидным и невероятным. Два полюса! Барка между двух течений! Самое худшее, что эти сомнения бесконечны!

Барб нащупывала, соображала, изучала поведение сообщников. Конечно, Годлив была слащава, а это часто является признаком склонности к лицемерию. Барб почувствовала раздражение против своей сестры: во всяком случае, она переступала границы дозволенной близости. Это могло служить достаточным основанием для возбуждения подозрений, как у нее, так и у авторов анонимных писем.

Ничего не подозвавшая Годлив была очень изумлена резкостью Барб, изливавшей теперь свой гнев и на нее, и на Жориса. До сих пор она ее щадила, и это давало Годлив возможность умиротворять ее. Теперь она сама, как и Жорис, являлась мишенью во время бурных вспышек Барб, потрясавших весь дом. Они, впрочем, мало обращали на это внимания, не расстраивались этим. Они думали совсем о другом, и, как только начиналась буря, души их соединялись. Они молчали, ничего не отвечали, мысленно ободряя друг друга ласковыми словами.

Они редко оставались наедине – Барб все время сторожила – но они довольствовались объятиями и поцелуями, которыми обменивались за дверью, на лестнице. Они крали свое счастье. Они срывали его, как плод, мимоходом. Если это случалось, они весь день были счастливы. Их великое счастье разменялось на минуты. Букет заменил собой сад. Эти минуты дышали благоуханием, сохранявшимся для часов одиночества. Любовь, измученная ожиданием, безумна. Может быть, любовь – как и счастье – заключается, главным образом, в невозможности осуществления.

Благодаря разлуке, Жорис и Годлив еще сильней любили друг друга. Они несколько раз одновременно уходили из дома и встречались в условленном месте. Барб тоже уходила вслед за сестрой, но скоро теряла ее из вида в закрученных, изогнутых улицах Брюгге.

Кроме того, Жорис и Годлив страдали от невозможности вести долгие беседы, живя в одном доме. Барб теперь не покидала их. Она уходила спать только тогда, когда они уходили тоже. Она ни на секунду не оставляла их одних.

Им многое хотелось сказать друг другу!

– Будем переписываться, – предложила однажды Годлив.

Она всегда любила писать, выражать себя на бумаге, изучать самое себя на белых листах. Еще ребенком, маленькой пансионеркой, она посылала письма Иисусу. Она в то время восторженно поклонялась статуе богочеловека, возвышавшейся в часовне монастыря. У него было прекрасное лицо, расчесанные волосы и тонкие руки, указывавшие на священное сердце, пламеневшее любовью в его груди. Она писала ему письма, по вечерам, в классной. Пользуясь еженедельным отпуском, она украдкой бросала в почтовый ящик свое послание, запечатанное в конверт, на котором было написано: «Иисусу». Она была убеждена, что эта переписка принесет ей счастье, поможет исполнению ее желаний, и что, может быть, письма достигают до неба.

Теперь она пространно писала Жорису обо всем том, чего она не могла ему сказать и что рвалось из глубины ее души. По вечерам, вернувшись в свою комнату, она писала иногда до поздней ночи. Ей казалось, что она с ним разговаривает. Он опять принадлежал ей. Она говорила с ним при помощи бумаги. Он шептал за ее плечом, и она отвечала ему. Во время писания она чувствовала, что соединяется с ним в любви. Они соприкасались. Неизвестно, выходят ли слова из чернил на бумагу, или они рождаются на бумаге, спят на ней, и чернила только окрашивают их.

Все то, что она писала ему в своих бесконечных письмах, она читала в своей душе. Но кто писал в ее душе? Не любовь ли Жориса? Или же эта любовь делала видимым то, что в ней было всегда?

Собрав исписанные листки, она на другой день прибегала ко всевозможным уловкам, чтоб остаться наедине с Жорисом и вручить ему их. Жорис отвечал. Годлив писала опять – почти ежедневно.

Однажды вечером Барб терзала бессонница. Она встала с постели и начала бродить по всему дому. Вдруг она увидела – так поздно! – свет под дверью Годлив. Она вошла и застала ее за писанием, очень смущенною ее внезапным появлением.

Барб долго недоумевала. Пишут только отсутствующему. Годлив незачем писать Жорису: она видит его ежедневно и без умолку с ним разговаривает. Тот, кто никогда не любил или перестал любит, никогда не поймет утонченностей, нежных причуд влюбленных. Соединиться невидимыми нитями и всегда чувствовать друг друга в своей душе доставляет счастье. Соединяться при помощи бумаги, на которой явственно возникает любимое лицо, тоже доставляет счастье.

Барб колебалась и все больше сердилась на свои подозрения: они показывались, прятались, появлялись на перекрестках, затуманивали будущее.