Звонарь - [27]

Он спас от смерти все эти сокровища прошлого, сняв с них гипс, известковый раствор, стенную крюку, кирпичи, безобразный саван, надетый невежеством. Он их воскресил. Казалось, что он снова дал им жизнь, создал их во второй раз.

Величавое усилие! Ясновидящий гений! В городе это стали понимать. Благодаря печальной иронии судьбы, его положение становилось все более блестящим по мере того, как его семейная жизнь омрачалась.

Заказы сыпались в изобилии. Он реставрировал сотни домов, воздвигнутых в XV и XVI столетиях. Он закончил ресторацию отеля Груунтууса, которую считал прекраснейшей из всех своих работ. Старый дворец уже разваливался. Благородному жилищу, украшенному гербом своего бывшего владельца Жана д’Аа, грозил печальный конец. Во время войны Алой и Белой розы в нем жил король Англии… Помимо угрожавшего ему разрушения, дворец преследовали и другие беды: в нем помещался ломбард. Лохмотья бедняков в этих стенах, тоже казавшихся лохмотьями столетий! Нищета, слившаяся с нищетой, как слезы сливаются в каплях дождя! Приступая к работам, Борлюйт глядел на дворец, как смотрят на нищего. Что нужно сделать, чтоб нищий сбросил свое отрепье, облекся в великолепные ткани, украсился драгоценностями, уподобился принцу, вернувшемуся в свой город? Как считать с него проказу веков?

Борлюйт сотворил чудо. Он вдохнул жизнь в развалины.

Он сделал зрячими слепые окна, исцелил искалеченные крыши, выпрямил осевшие башенки. Он оживил барельефы, изглоданные дождем и временем, стертые лица, подобно тому, как оживляют воспоминания, затерявшиеся в душе. Резная балюстрада была восстановлена. Цветы казались весенними. Арки сводов возвышались, как новые.

Какая судьба ждала реставрированный дворец? В жизни встречаются таинственные аналогии. Мир движется ритмически. Рок полон гармонии. Когда дом выстроен, является достойный его владелец, тот, кому надлежало явиться.

Когда отель Груунтуус был нищим, утомленным ходьбой по бесконечным дорогам истории, усевшимся на одной из набережных Брюгге, он звал только бедняков, похожих на него. В нем был ломбард.

Но как только дворец, словно от прикосновения магического жезла, сделался самим собой, его судьба изменилась. В это время умерла одна старая знатная дама и завешала городу великолепную коллекцию брюггских кружев. Дворец, превратившийся в каменное кружево, должен был сделаться хранилищем кружев. Таинственное совпадение! Все находится в гармонии между собой. Каждый сам создает свою судьбу.

Залы украсились хрупкой роскошью кружев. Были такие, над которыми кружевницы должны были просидеть всю свою жизнь. Некоторые были настоящими картинами. Одно из них изображало охотника, собаку и куропаток. Другое – сплетенное в 1529 году сестрой епископа Брюгге – изображало Страсти Господни, оно было украшено покрывалом Вероники, петухом святого Петра, солнцем, луной. Были редкие драгоценности: покрывало, употребленное во время первого причастия Карла V, с его гербом.

Кружева развертывались повсюду широкими волнами, симметричными прямоугольниками. Бесконечные причуды: цветы, пальмы, изгибы линий, таких же таинственных, как линии руки. Это были кружевные рисунки, подобные рисункам на церковных окнах. Струящиеся нити, гладкие поверхности, замороженная вода, спокойное течение, здесь почти пересыхающее, там снова возрожденное, переливающееся легкими волнами, сливающимися и расходящимися.

Характерной особенностью брюггских кружев является соединение в одно целое розеток и разбросанных рисунков. Другие кружева кажутся филигранными. Брюггские кружева отличаются более массивной чеканкой, хотя и они очень хрупки. Белый сад! Маргаритки и папоротники из инея, словно рожденные на стекле, кажется, что дыхание может уничтожить их.

В драгоценной коллекции были кружева, сплетенные в 1200 году. Прелестная мысль начать составлять коллекцию кружев могла возникнуть только в Брюгге, городе бегинок, кружевниц и монументов, украшенных каменным гипюром. Только здесь она могла всецело осуществиться в основании «Музея кружев», эти слова звучат нежно, как ангельский голос, и являются символом города.

Реставрацию дворца отпраздновали восторженно: имя Борлюйта еще больше возвеличилось.

Он был добрым гением города, он открывал ему неведомые раньше таинственные сокровища, таившиеся в нем.

Его вознаградили почестями, празднествами, серенадами.

И в тоже время на его долю выпала почесть, очень тронувшая его: старинная Гильдия стрелков из лука, находившаяся под покровительством святого Себастьяна, единодушно выбрала его президентом. Это было самое старинное общество в городе: начиная с 1425 года оно ежегодно получало от города сто парижских ливров, как пособие. Члены его некогда принимали участие в крестовых походах. Поэтому еще и теперь, в дни процессий, его вековое знамя окружено маленькими неграми, турками, всадниками в тюрбанах. С XVI века братство помещалось в старинном дворце, со стройной башенкой, похожей на тело девственницы, на углу улицы Кармелитов. Все было сохранено: книга погребальных завещаний – она подписывалась каждым новым членом, вносившим в то же время определенную сумму денег, предназначенную для его похоронной мессы и разных трат в день похорон, драгоценности, подаренные герцогом Глочестерским и государями, бывшими членами общества – почетные кубки, птицы и скипетры из чеканного серебра, служившие значками для членов, удостоенных титулами короля стрельбы и старшины гильдии. В почетной зале находились их портреты. Эти портреты увековечивали людей, носивших наиболее знаменитые имена Фландрии. Старшина избирался из среды высшей знати или людей, отличившихся блистательными подвигами. Старшинами Гильдии святого Себастьяна были суровый католик Брейдель и крестоносец Жан Адорн, строитель Иерусалимской церкви, где он погребен, и где находится его статуя. Ввиду этих достопамятных воспоминаний, звание это считалось в городе наиболее почетным. Оно было предложено Борлюйту. Он имел на то право, так как принадлежал к одному из древних родов Фландрии (один из его предков был героем битвы при Гавре) и – главным образом – благодаря своим изумительным трудам и воскрешению отеля Груунтууса. Во время его посвящения были совершены все обряды. На банкете фигурировало традиционное блюдо петушиных гребешков, являвшихся напоминанием о стрельбе из лука в птицу, которую выстрелом нужно заставить упасть с мачты.