Звезды зреют на яблонях - [63]

Шура идет, опустив голову. Из ворот выходят бабы. Они смотрят ей вслед:

— Схлестнулась!

Из своей избы выходит Маврина. Она не колхозница, так живет в колхозе. У нее на воротах три замка, как на лабазе. Она тоже смотрит вслед Шуре. Губы у Маврины как щель, прорезанная в лице. Над верхней губой черноволосая бородавка.

Шура оборачивается. Она упирает руки в бока.

— А что? — говорит она Маврине. — Завидно? Ты и в девках, говорят, была усатой! Ни мужик, ни баба!

Шура тяжело дышит. Она задыхается от гнева…

— Калека безрукий! — кричит Шура. Она уже стоит посреди своего двора. — Навязался на мою жизнь!

По двору катится ведро. Это Шура отшвырнула его пинком. Ведро громыхает и катится прямо под ноги Егору.

Егор оторопел. Он ничего не понимает.

— Срамят меня бабы! Да разве ж я с тобой сплю?! — кричит Шура.

Лицо ее заливается краской. Даже плечи краснеют, и по ним идут розовые пятна, будто болезнь… Сорвется же такое с языка!

Егор стоит молча. Теперь он понял.

«Ничего-то у меня нет на свете, — думает Егор, — все у меня пожечено…»

Он смотрит на Шуру, она стоит перед ним притихшая, он смотрит на потемневший сад, в котором уже собрались синие ночные тени, и зябко шевелит безруким плечом. «Вот только это и есть!..»

— Так что ж, уходить мне, Александра Филипповна? — спрашивает Егор.

Его левая рука с молотком опущена вдоль тела, — Егор чинил крышу, рубашка на спине стала корявой от пота и покрылась белым налетом…

«Это от труда пот из человека выходит, — думает Шура. — Куда же он отсюда пойдет?!»

— Вы, Егор Тимофеевич, рубашку на крыльцо положьте. Я нынче выстираю.

…Ночью поет вода. Днем из-за многих дел люди не слышат ее легкого голоса, а сейчас она скорым-скорым говорком шуршит в корнях дикой яблони, выросшей у канавы. Яблоня вся в маленьких желтых яблоках, таких кислых, что даже кабан их не ест. А положить одно в угол, на полку, и всю зиму пахнет в избе мятой, полынью — запахом вон тех гор, которые, как тучи, синеют за садами.

Вода бежит к камню, где Шура стирает рубашку Егора. Она крадется на цыпочках, мурлычет у Шуриных босых ног. Она булькает под древесной корягой, куда собрались на ночь лесные клопы. Она шушукается с листьями ивы, она похохатывает в темноте. Она под мостиком. Она у будки Полкана. Полкан слышит пение воды и зевает.

Пение воды слышит сквозь сон и Егор. Он спит под яблоней. Над его головой звезды. Как серебряные яблоки, они зреют между листьями. Во сне он видит Шуру.

«Ну, куда ж я отсюда пойду?» — мучается во сне Егор.

VII. Соль земли

В эту ночь серебряные яблоки видел внук того старика, который торгует от кооперации солью. Его все знают в Антоновке. И он всех знает. На телеге, запряженной быком, с мешками соли, он кочует из колхоза в колхоз. Для него все дороги хороши и все ночлеги удобны. Он распрягает быка на берегу реки и спит, подложив под голову мешок с солью и только прикрыв ладонью глаза, чтобы не мешал свет звезд. Он ночует возле мельницы, где всю ночь плавает в синем воздухе сытная мучная пыль. Он знает, где в горах самая крупная ежевика, где раньше поспевает дикая груша… И ребята всегда бегут за его телегой, чтобы обо всем разузнать. Однажды он все-таки заблудился в горах. Это было в тот год, когда замерзли двенадцать школьников, которые шли из Лепсинска, а старик приехал невредимый. Говорят, он спал под брюхом быка, а бык дышал на него. Он многое знает, этот старик. Хороший старик, дай бог ему здоровья. Веселый. Ну, и пьяный бывает, не без того! Поднесут ему стопочку-другую, что ж, не на земь лить?! А сколько их, стопочек-то? Считать не пересчитать! На свадьбах, да на похоронах, да на крестинах… Старик только крякнет: «Эх ты, зелье, окаянная сила!»

Он видел, как рождается человек, а случалось, и сам принимал вместо повитухи; видел, как сосет ребенок материнскую грудь, и щечки младенца надуваются от удовольствия. Вот он отвалился, опьянев, и сладко посапывает розовым носиком. На его пухлых губках прозрачная капля. На них готова сесть пчела. Она не ужалит, а только соберет мед. Он многое знает… Вот что значит столько лет развозить соль.

— Соль, — говорит старик, — это самое первое дело: вот кровь у человека соленая, и слеза соленая, и пот трудовой — соленый!

Если хозяйка доит корову, она вынесет ему кружку молока, или в подоле яблок, или кусок сыру, или миску щей — смотря по тому, в какое время он остановился возле ее избы. Соль всегда нужна! Скажем, солить огурцы, помидоры или квасить капусту…

А сейчас он везет внука в пионерском галстуке. Взял с собой, пока нет занятий в школе, на каникулы. Проезжал через Сарканд — и взял!

Старик останавливает своего быка возле Шуриной избы.

— Где твой хозяин? — спрашивает он Шуру.

— На фронте! А тебе зачем?

— Нет, — говорит старик, — однорукий.

— Так он мне не муж, — говорит Шура, — просто так, инвалид, прибился!

— Знаем! — говорит старик.

— Что ты знаешь? — возмущается Шура. — Ты хоть старый-старый, а у тебя одно на уме! Знает он!..

— Дед, а дед! А я давеча серебряные яблоки видал! — Из-под снопов клевера выглядывает лицо мальчишки. — Нет, правда, видал!

— Ладно, — говорит старик. Он обращается к Шуре: — Вот что, дочка, скоро пшеница осыпаться пойдет, а ты что ж? Тебе интереса нет? Мне бы с твоим поговорить!