Звезды зреют на яблонях - [20]

— Нужно огородить пастбища, — сказал мне молодой животновод из института освоения пустынь, когда я зашла туда.

Мне кажется, это нереально, ведь речь идет об огромных территориях. Нужно другое: чтобы кочевники стали оседлыми, и нужно это не только для правильного использования пастбищ.

Я говорю так потому, что помню, как было в Туркмении, и уверена — Египту предстоит то же.

«Советские гости посетили район Вади-Натрун».

Наверняка наши агрономы побывали в хозяйстве, сравнительно недавно Организованном в этом районе, недалеко от древнего коптского монастыря. Это хозяйство живет на воде из скважин. Нил — единственная водная артерия Египта, и колодезная вода представляет большой интерес.

Можно предположить, что ежедневно в район Вади-Натрун различными путями просачивается под землей около десяти тысяч кубометров нильской воды, а каждый день расходуется на орошение, на бытовые потребности жителей — шестьдесят тысяч кубометров.

Тут есть о чем беспокоиться гидрологам. И хотя они считают, что почти вся вода, которая расходуется на орошение, снова возвращается в почву и никуда не уходит, потому что Вади-Натрун — замкнутая котловина, расположенная на двадцать метров ниже уровня моря, все же они тревожатся.

Я видела, как у буровых скважин работали молодые сотрудники института освоения пустынь. Вооруженные специальными приборами, они замеряли дебет, брали пробы воды в бутылочки из-под кока-кола, очевидно для анализов, что-то записывали, чтобы потом, уже в кабинетах и лабораториях, обрабатывать собранный материал и точно решить, какое количество этой воды можно использовать, ничему не повредив и ничего не нарушив.

В Вади-Натрун я едва не опозорилась, приняв местных файюмских кур за цыплят, а их яйца — за воробьиные. Хорошо еще я об этом не спросила вслух. Теперь там разводят кур более продуктивной породы.

«Вторая очередь Асуанской плотины зарождается на Неве» — под этим заголовком была напечатана небольшая заметка.

Жить пришлось в Комарове. Каждое утро я отправлялась к электричке, минуя небольшую сосновую рощицу, полную утренних хвойных запахов, лужайку, где мальчишки гоняли мяч…

Вагон почти пуст, и мимо бегут леса, выросшие как бы специально для меня, и как бы только для меня открываются белые песчаные пляжи с небольшой счастливо-прозрачной невысокой волной. И на весь шумный городской день нужно запастись этой тишиной ленинградских пригородов.

…Двадцать первый цех. Начальник седьмого участка, где происходит сварка рабочего колеса для Красноярской турбины, — Василий Дмитриевич Каверин.

Сейчас идут последние приготовления перед тем, как опустить колесо в термическую печь. Пока оно самое большое не только в Советском Союзе, но и во всей Европе. Размеры определяют многое.

Главное на заводе сейчас — оно. Главное своей массой, и своей темнотой, и своими лопастями, и тем, что взгляды всех устремлены на него…

Кажется, колесо заполняет собой все пространство цеха. Гигантское, диаметром в семь с половиной метров, с лопастями — каждая по восемь тонн, — оно стоит в специальных распорках, и двое сварщиков в комбинезонах и в брезентовых масках с плоскими стеклами для глаз, примостившись под лопастями, приваривают «жесткости». «Жесткости» — это полосы металла, которые соединяют лопасти с верхним ободом колеса. «Жесткости» — страховка, которая нужна для того, чтобы под влиянием температуры в печи колесо не повело и оно не изменило форму.

Сварщики пристроились в этой махине, где-то в глубине, под лопастями, скорчились, и вспышки выхватывают из темноты их как бы сложенные вдвое фигуры. Над колесом курится синий дымок. Он не достигает потолка и расходится.

Вокруг — кинематографисты из Ленкинохроники. Они суетятся, расставляют осветительную аппаратуру. Тут же совсем дряхленький старичок — заводской фотограф. Давно бы пора на пенсию, но у него в негативах вся жизнь завода, а вместе и его жизнь, и как тут уйдешь в отставку, когда завод «берет все новые и новые рубежи»? Никак не уйдешь! Правда, по крутой витой лесенке на кран ему уже не взобраться…

Народу в цехе еще немного.

На небольшом чемоданчике сидит в сторонке инженер — бригадир наладчиков, отвечающих за работу печи. Печь спроектировал институт «Теплопроект». Она предназначена специально для красноярского колеса, и тоже самая крупная в Европе — «по Сеньке и шапка»! Примостился на полешке, положенном на какие-то бруски металла, главный сварщик завода. На нем светлый костюм, и он расстелил на полешке газету. Сидит, курит, смотрит. Бродит по цеху рыжебородый Гальперин, заместитель главного конструктора завода. В кабине подъемного крана, под самым потолком, крановщица читает книгу. Через час-другой ей придется поднять из распорок всю махину колеса, пронести по воздуху и тихонько опустить в печь.

Я не верю в это чтение. Наверняка крановщица волнуется. Еще неизвестно, как она держит книгу, может быть, вверх ногами…

Стоит, опершись на перила, окружающие ямную печь, начальник седьмого участка, где все это происходит. Он, должно быть, думает: вот приварят последние «жесткости», тогда…

Все ждут этого «тогда». Для сварщиков, конструкторов, металлургов то, что происходит в цехе, — это итог совместного творчества. Рабочее колесо Красноярской турбины — результат большого коллективного труда, споров, раздумий, находок.