Звезды на росстани - [27]

Составление и подписание таковой бумаги, мы считаем, явилось бы Великой исторической миссией нашего времени.

Для сведения сообщаем, что с нашей стороны договор будут подписывать, кроме Командира и Комиссара железнодорожного училища, вожак жеухи 1940—41 годов, ныне машинист депо станции Ерёма, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета товарищ Синицын Е. Г. С Вашей стороны дает согласие на подпись такового документа ваш первый вдохновитель и организатор, ветеран Великой Отечественной войны, летчик-истребитель, кавалер многих орденов, подполковник запаса товарищ Долинин Н. П.

О дне церемонии торжественного подписания договора с участием упомянутых Великих людей Вам будет сообщено дополнительно.

Сие послание мы направляем с плененным нами в сражении, в ночь на 7-е мая сего года, Сеней Растеповым.

Свидетельствуем Вам свое почтение и надеемся на незамедлительное получение достойного ответа».

…Стекло самолета холодило мне висок. Внизу медленно проплывали горы, долины, озера и реки.

Но мне тогда объявили выговор. Нет, не за авантюризм. За побоище в мое ночное дежурство. Забор повален — вещественное доказательство. «Ну спал ты, что ли? — не без претензии на остроумие спрашивал директор Киселев на собрании.

— Да как же так спать, дорогой товарищ дежурный, когда рядом идет драка?! Забор повалили — опять не слышал? Ну и ну, дорогой товарищ дежурный…» В ответ я только позевывал сладко. Мне нечем было оправдываться.

Церемония подписания договора с Собачьей горой была торжественная и состоялась она у нас, в училище. Потом, как и положено заклятым противникам, азартно резались в футбол, в волейбол. Зимой перешли на хоккей…

С этого вот, с авантюрного «вдруг», думаю, все и началось. Парни они были как парни. Пели — заслушаешься. Надо же, такое собрание голосов на Собачке: воздух ли у них там особенный, на высоте? Наши больше нажимали на пляску. Сводный концерт получался.

И тогда стали разыскивать зачинщиков. Потихонечку, будто бы между прочим, интересовались пионерами сей крупной компании. Да не по тому пути шло дело. Разве в жеухе кто выдаст зачинщиков? Скажем, Фаизова? Или того же Смольникова? Умрут — не выдадут.

А вместо уходящего на пенсию директора Киселева райкому именно твоя персона тогда зачем-то понадобилась…

Я зажмурил глаза. Звоном незрелой юности звенела моя голова. И когда только станет она у меня такой, как у всех взрослых людей?

Город встретил ласковым солнышком, тепло, безветренно. Сюда не дошла северная непогода. Я снял плащ. Ощутил свежесть, нисходящую, кажется, сверху, из прохладных далей лазурного неба. Насвистывай теперь, дыши в свое удовольствие.

Но, вместе с тем, какое-то сложное чувство мешало моему беспечному настроению. Что-то хотелось мне рассказать, о чем-то кому-то поведать. Надо было мне человека, одного человека. Рассказать обо всем увиденном, пережитом, и не теперь только. За много лет, за все годы…

XI

— Вот ваши очки, дедушка. Я вас едва разыскал.

— Хо! А я-то думал, куда окаянные подевались?

Дед взял очки с толстыми стеклами в роговой оправе, найденные мной в самолете, возле его кресла, и с удовольствием водрузил их себе на нос.

— Меня должен был встренуть племянник, тут он работает. Большой человек. Видный из себя такой. Да вот чего-то не встренул, хотя я ему, мерзавцу, телеграмму отбил… Может, сослепу-то я и не разглядел, он, может, ищет меня где-нибудь. Как мне быть, с этой вот ношей? — показал он на чемодан, только что свалившийся с конвейерной ленты.

— Давайте, посажу на автобус.

— Мне бы такси, дорогой товарищ, — семенил дед рядом со мной.

— Попробуем.

Машины подходили одна за другой, и очередь таяла помаленьку. Коричневая «Волга» с шашечками торжественно проплыла мимо нас с дедушкой, к вокзальным дверям. К человеку в форменной фуражке. Человек облокотился на упор в открытом окне.

— Послушайте, водитель, одно место… — склонил и я туда же свою голову.

Форменная фуражка обернулась ко мне козырьком.

— Спецзаказ, дорогой, — знакомо прогудел голос.

Голос того, кто любит по-наполеоновски скрещивать на груди руки. Старая манера говорить, удерживая собеседника на расстоянии.

— Не в трудовых ли резервах научился бесцеремонности?

Так. Известна моя биография. Дальше что? Я сказал, что не о себе пекусь. Указал на деда.

— Веди его сюда, — приказала вдруг форменная фуражка.

Я был несколько озадачен и, пока нес дедов чемодан, все соображал, в чем тут дело. Оказалось все просто, как в жизни. Старый знакомый мой и есть тот самый искомый «мерзавец» племянник, которому дед собственноручно отбил телеграмму.

— Давай без этого… без нежностей, — сухо объявил он деду и уселся на переднее сиденье.

Я сделал знак водителю повременить.

— Что еще? — старый знакомый высунулся в окно. — Ты хотел получить за помощь? Ну, вот тебе за услугу… — в руках его зашелестела рублевка.

Водитель хмыкнул. Я стоял истуканом. А ведь собирался спросить его о Марине. Впрочем, была не была! Надо же уметь благодарить за помощь. Пусть в книге предложений…

Но он съёжился при этом имени.

— Чего захотел!.. Баритончик приобрел. В учителя, поди, выбился? Из грязи — в князи?.. — И выпрямился. Скрестил на груди руки, одним движеньем головы приказал водителю трогаться. На развороте, когда машина снова поравнялась со мной, он еще раз высунулся в окошко: