Звезда корабельная - [12]

— Месяц даю, корабельщики, на оснастку и вооружение, — указывает Петр. — Да чтобы такелаж завели по-богатому — из четырехпрядной чесаной пеньки! Да паруса отбеленного полотна наипрочнейшего!

А пока стоит новорожденный корабль-посланник, еще морской водой не обласканный. Не терпится Петру поглядеть, каков он в деле, хотя бы на реке.

— Пир готовьте, товарищи мои! Сего дня спускаем судно на воду!

Накрыли стол прямо на палубе. Со всякой всячиной, с пирогами да медом.

Выбрал Петр топор по руке. Поклонился в пояс мостильщикам дела корабельного. И подрубили подпоры, державшие судно на берегу.

Треск раздался. Дрогнул корабль, будто пробудился. И ступил в двинскую воду.

Кто на палубе был, попадали. А корабль-то уж на реке — качнулся раз-другой, выровнялся. Стоит как ни в чем не бывало, привычно, точно сто лет уже по водам ходил.

А Петр смотрит на корабль с берега. Наглядеться не может, глаз отвести, точно родного сына после долгой разлуки повстречал.

Шторм

Один корабль оснастить требуется. Другой, в Голландии заказанный, еще, видно, в дороге. На берегу что ли сидеть, дожидаться?

Да ведь яхта есть верная, на которой Петр в прошлом году с Белым морем повстречался. Призвал он команду надежную. Лоцманом, конечно, Антипку Тимофеева. Да еще бояр, офицеров сухопутных — пусть поглядят, как поморские мореходы с судном управляются. И шут Ермолай-да-Тимофей в поход напросился.

Снялась яхта с якоря в последний день мая.

Ветерок был слабый, а вскоре и вовсе умер. Целые сутки, как и год назад, простояла яхта в устье Двины. Но наконец поднялся крепкий ветер — шалоник.

— Шалоник — на море разбойник, — сказал Антипка Тимофеев. — Гляди, шкипер, беды бы не было!

— Гей! Отворяй паруса береговому ветру! — приказал Петр. — Веди нас, Антипка, в Белое море!

Кормщик встал у руля и провел яхту точно меж отмелей песчаных. По морю барашки белые бегут, часто и гулко в борта бьют.

— Вот и снова свиделись мы, морюшко-морище, — беседовал с ним Петр. — Что ты беспокойно сегодня?

Море и впрямь набрало силу — вроде захотело показать себя во всей красе. Уже не барашки, а львы белогривые грозно рокотали.

А Петр подставлял лицо ветру-шалонику, радуясь:

— Что там рели-качели переславские! Вот уж море да покачает! Славную дорожку сегодня вымостило. Право слово — торный путь!

Бодро бежит яхта. Солнце уже присело на воду, а день не уходит. И волны-ветер не стихают. Белые ночи стоят, и не спится морю Белому. Все больше ярится, кипит белоснежной пеной. И правда — белое-белое море. Белее паруса корабельного.

Швыряют волны яхту, как малую тарелочку. Петр стоит рядом с Антипкой у штурвала.

— Господин штурман, не гляди, что солнце в небе! Так и будет по волнам прыгать до самого восхода. А уж время-то — спать…

— Сам подумай, Антипка, какой тут сон, когда море, как на свадьбе пляшет, — отвечал Петр. — Вот помрем, так выспимся!

Шумит море, дикая у него пляска. То поднимет яхту выше солнца, то уронит в пучину.

Бояре, офицеры ходят по палубе бледные, прямо белые. За канаты цепляются. Неужели конец настал?

Да, кажется, у всякого путешествия есть начало. Должен и конец быть. Но Петр в это верить никак не хотел. Если путь далек и славен — нет и не может быть ему конца скорого!

Но у моря, видно, свои мысли — разыгралось не на шутку. Будто от самого дна волны поднимаются и растут каждую минуту, хлещут через борта.

Почернело небо, тучи навалились. Ветер матерый, береговой, дождем сечет. Убрали паруса, чтоб не разорвала их буря. Беззащитна яхта, и не важно ветру и волнам, что на ней сам государь русский.

— Ах ты, полуночный разбойник! — ругает Антипка ветер. — Мокряк поганый! Верно говорят: не море топит корабли, а ветер…

— Лодочка от одного берега отстала,

А ко другому не пристала! —

раздался пронзительный голосок, и подполз на четвереньках Ермолай-да-Тимофей.

— Будет тебе плакать! — прикрикнул Петр. — Одолеем бурю!

Но уже не только шут да бояре, но и сами корабельщики-поморы, судном управлявшие, ожидали верной гибели, неизбежного крушения. Сквозь рев вол и свист ветра доносились крики:

— Прощай, город Архангельск! Прощай, матушка-Двина!

Лишь Антипка помалкивал, крепко держа штурвал. Рядом стоял Петр, и цеплялся за ногу государеву, как за грот-мачту, Ермолай-да-Тимофей.

Стонала яхта под ветром и ударами волн. Вот-вот не устоит, развалится, канет в пучину.

Страшный ураган бушует. Не разобрать уже — где море, где небо, где день, где ночь.

— Держись, держись, Антипка! — кричал Петр. — Нельзя судно без руля оставить!

Он тоже было взялся за штурвал — помочь кормщику.

— Эй, шкипер, отойди, пожалуй! — заорал Антипка. — Больше твоего ведаю, куда править! Негоже в таком деле мешать!

И Петр послушно отступил.

— Нам бы в Унскую губу войти! Одна надежда! Иначе сгинем!

— Ты — кормщик! — откликнулся Петр. — Веди!

Уже показалась Унская губа — небольшой залив при впадении реки Уны в море. Близко спасение. Да не легко его достигнуть! Рогата Унская губа — далеко в море уходят два ряда подводных камней. Тесен, извилист проход меж этими рогами. И в тихую погоду не просто их миновать. А тут волны бьют то справа, то слева. Кипят на черных камнях. Того и гляди швырнут яхту на скалы.