Звезда Аделаида - 2 - [70]

Но Северусу больше жгучей воды и не надо было - он, по-детски прижавшись к тёплому боку Квотриуса и сжавшись в комочек, в позу эмбриона, обнимал лежащего рядом младшего брата за шею и горевал тихо, сам с собою, ведя беседу по-английски, словно бы диалог с незримым, добрым, но из-за своего почти пожизненного проклятия таким одиноким, непонятым до конца никем, кроме него, Сева, Ремусом.

- Вот, Рем, такие дела… Выходит, я его только на рапиру наколоть-то в итоге смог, а такой хорошенький мальчонка был, хоть и дикарь - тебе бы точно понравился…

Да не об этом я, только смелый он очень был… А когда я ему ногу распорол пуго, ну это кинжал такой, поясной, да не в нём, пуго, дело…

Ты только послушай, Рем - он же на меня… так глазами блеснул, а глаза у него, как у брата, Квотриуса, любимого моего…

Да что, ты разве не помнишь? Я уж говорил тебе обо всём…

А это парнишка такую боль впервые в жизни почуял - ему же не больше шестнадцати, он только год ещё, как воин… Верно, и в сражениях-то ещё не бывал… А ненавистью глазёнки так и кипят… Ей-Мерлин! Ну, что «что дальше»? Разве неясно?

Сказал же, заколол я его, прямиком в сердце, а бабы и дети такой вой, да визг подняли! Я ж его первого из защитников их их дома - шатра положил…

- О Северус, ну же, успокойся, хватит рыдать! Веди себя, как положено воину, а не женщине плаксивой! Довольно говорить на языке, мне неведомом, вернись к своему любящему брату! - тщетно взывал полукровка.

Другой полукровка, магический, вылез из-под шкуры, где спокойно проспал весь вчерашний и сегодняшний день, все убийства и насилия, а после хорошей пробежки да без жрачки после, только и оставалось ему, что спать сном младенца, не слыша даже звуков битвы и криков насилуемых и пытаемых. Теперь Гарри наблюдал за губами говорящего, а, главное, слушал такой родной, певучий язык, в котором, однако, он не понимал ни слова, к своему величайшему сожалению и даже раздражению. А так хотелось бы понять, о чём хнычет Сх`э-вэ-ру-у-с-с, словно дитя, разговаривая с кем-то невидимым, наверное, с ещё одним тот-кто-делает-навыворот. А какие ещё могут быть друзья у прекрасного Сх`э-вэ-ру-у-с-сэ, самого благородного хозяина?

… А потом я его от измочаленного парня отогнал, да в руку пуго вонзил, что б собой, значит, занимался, а того оставил бы в покое…

А по женщинам Квотриус мне… неожиданно так помог, сам бы я со всеми не управился, их ведь только заавадить можно было…

Но Папенька бы не понял…

Поцелуй меня Дементор в жопу! Рем, я же трофеев нахватался, хоть и не хотел, Мордред меня забери!

Трофеи-то? Это, значится, люди живые, только израненные да грязные очень, в рабов обращаемые, да серебро…

Нет, сиклей из него не понаделать - грязное очень… Оружейники у этих х`васынскх` хреновые слишком…

Что, удивляешься, как я " х`васынскх`" выговорил? Да у меня это механически с языка слетает… Я же ещё и толмачом подрабатываю себе на приданое... Что, не смешно вдруг стало?

Так от, оружейники, гоорю тебе, совсем херовые, хоть и железа полно в свободном доступе до хрена…

Не-э, про сталь они все тут и слыхом не слыхивали…

Хотя, погоди… Вроде как я со сталью здесь, во времени этом грёбанном, встречался… А где, не помню…

Не-э, не у себя дома… Да что ты, это ж мой дом, я в нём все углы и закоулки знаю…

Я ж Господин дома! Кому, как не мне всё о доме знать...

Ну, про Господина дома, так это вроде бы начальник домашний, лорд, которого все - и свободные, обитающие в нём, и рабы бес-пре-кос-лов-но слушаются...

Ты понял, что я сказал?.. Ну, и молодец...

А-а, вспомнил - у монахов, иноков, значится, встречался я со стальною дверью.

Ведает кто-то из тамошних обитателей… секрет-то этот… Да будь она неладна, эта дверь засратая!

Но ты послушай, Рем, что я тебе скажу…

… Придётся к себе тащиться опять…

- Квотриус, голова болит! Дай опохмелиться! - вышел, наконец, из ступора Снейп.

Потом повторил зачем-то на вульгарной латыни:

- Башка раскалывается, офигеть можно как! Выпивки-то, пойла этого дай-ка поскорее! Нужно очинно.

… Квотриус, к сожалению, уже выпил свою «боевую» после такой нагрузки, которая свалилась на его плечи - самок гвасинг защищать, следуя идеалам высокорожденного брата!

Теперь нужно было идти выпрашивать у кого-нибудь, а солдат, и трижды Разбожественного Кесаря, в этом он превозмог себя - думать... так об Аугустусе - прозорливый молодой человек справедливо опасался. Поэтому… пошёл на поклон к известному пианице и, по совместительству, врачевателю ран Формеусу Верокцию, сам притворившись чрезмерно, нестерпимо, необычайно больным головою.

Верокций употреблял. Из большого, явно привозного, дорогого рога со всевозможными инкрустациями и насечкой, которую не умели, не научились этому тонкому искусству, известному только в Риме, делать ни колоны, ни рабы на Альбионе.

- Формеус Верокций, будь здрав!

- И ты будь здрав, Снепиус Квотриус. Чего пожаловал в моё скромное пристанище? Али дело есть? Так ты говори, не стесняйся.

Язык Формеуса слегка заплетался, а выражался он с примесью народной, грубоватой на слух Квотриуса, латыни, которой иногда злоупотреблял высокородный брат и патриций, пытаясь посмешить брата - бастарда. Так воспринимал все многообразные подколы и грубоватые выраженьица, которыми «услаждал» его слух Северус, острый на язычок даже в чужеродной ему среде и на неродной ему латыни, как знал только единый лишь, по великому секрету , Квотриус.