Звериное царство - [95]
– Знаешь что, малыш, мне не нравится, как ты смотришь на сестру, совсем не нравится.
А разве они, мужчины, не теребят хряков за это самое… чтобы поросята появлялись на свет, как горячие пирожки? Тело Жерома такое же, как у зверей, растений, камней, и все они одинаково для него желанны.
Как ему удержать Жюли-Мари, чтобы вещи не исчезали и не менялись? Маленькая утопленница Эмили Сейлан не меняется на фотографии в медальоне на кладбищенской стеле. Стекло помутнело, фотография выцвела, но Эмили осталась девчушкой с убегающим взглядом и очень белой кожей, одетой в платьице с воротником и манжетами, вязанными крючком. Ей никогда не надоест играть с Жеромом, она будет вечно ждать на дне старого водоема, готовая слушать истории, которые он для нее выдумывает, будет охотиться на ящериц, подплывать под него в тени между водорослями. Она и правда играет или это атавизм? Какая разница, она всегда будет его единственной подружкой Эмили Сейлан, оставшейся в памяти жителей Пюи-Ларока только потому, что утонула и им пришлось оградить водоем сеткой рабицей (она не преминула заржаветь) и время от времени грозить детям – не подходи, если не хочешь погибнуть, как маленькая Эмили; или: как маленькая Сейлан. А ведь большинство даже не уверены, что такая девочка действительно существовала.
Вот что нужно Жюли-Мари! Пусть окажется на дне старого карьера или пруда. Она сделала бы это добровольно, если бы знала о происходящих в них обоих скрытых переменах и дисгармонии, которую сама же порождает. Если Катрин или дед с дядьками забудут ее, Жером всегда будет помнить, какой была его сестра, какой она должна была бы остаться на веки вечные.
Он будет оживлять Жюли-Мари сколько угодно раз – как Эмили Сейлан, а все остальное время она сможет отдыхать – то в воде, под илом, то в земле, на кладбище Пюи-Ларока. Он бы положил в гроб кукол, чтобы Жюли-Мари не скучала, перед этим попросив Габриэль заштопать им животы. Сестру он облачит в любимую пачку – пусть крутит фуэте на дне пруда и учит Эмили Сейлан кошачьим шагам и оленьим прыжкам.
Можно поступить иначе: утопить Жюли-Мари, потом отнести в старую часовню и положить тело на алтарь, куда иногда падают разноцветные лучи через последний уцелевший витраж. Она останется нетленной и не изменится, как принцессы из детских сказок, которые лежат в хрустальных гробах или под кустом шиповника в старом парке, окружающем замок.
Сколько она спала? Дни? Недели? Месяцы? Ей кажется, что она пробудилась после темной-темной ночи, в сердце которой исчезает время. Вырвалась из наркотического лимба, где ее посещали образы и голоса, принесенные вихрем из ее разрушенного сознания. Она не уверена, что различает, какой кому принадлежит.
Она садится на край кровати. За шторами проглядывает голубоватая линия. Катрин встает, распахивает створки окна и ставни, и они ударяются о фасад дома. Во дворе заря рассеивает остатки ночи. Катрин вдыхает ароматы осени, запах полей, смолистых стволов и перегноя. Она оглядывает полутемную комнату. Вещи, предметы видятся ей в истинном свете – застывшими и нелепыми: ночной горшок с белым осадком на стенках, рисунок Жюли-Мари на белой штукатурке стены, туалетный столик, бледное отражение в зеркале комнаты и ее самой – сухого тела под ночной рубашкой.
Когда родился Жером, ее мать, еще не знавшая, что рак поселился в одной из грудей, весь день сидела рядом с ними в пластмассовом кресле. Об этом Катрин никогда не забывала. Она знает, что и она однажды будет дежурить в больничной палате у изголовья только что родившей Жюли-Мари. Она постареет, лишится иллюзий, но обрадуется рождению нового члена семьи, продолжению рода, убежденная, что малышу найдется место в мире, что его существование имеет смысл, что оно законно, что в этом заключены истина и красота.
Катрин снимает ночную рубашку, аккуратно складывает, кладет на плетеное сиденье стула. По телу пробегает дрожь, она проводит ладонью по плечу, груди, бедру. Прикосновение не причиняет боли, она просто чувствует тело, долго бывшее чужим, а теперь вновь обретенное. Женщина наблюдает за своими движениями и ощущениями с небывалой прежде полнотой, очень остро воспринимает изгибы, тонкие штрихи и детали. Она подходит к комоду, вытаскивает ящики, не глядя выбирает одежду. Разве не так же она проснулась наутро после рождения Жерома, раздавленная скорбным чувством, гигантской тенью, которая вытолкнула ее из собственного тела, лишила способности заботиться о сыне, сделала все равно что мертвой?
Однажды, ясным весенним днем, когда перистые почки магнолий, растущих на пустоши, начинают лопаться и выпускают на волю гладкие белые лепестки, а тело ее матери, разрушенное химиотерапией и операциями, несут на кладбище, Катрин не может сама вылезти из машины. Габриэль и Серж поддерживают ее, почти тащат по маленькому кладбищу следом за похоронной процессией. Она так бледна, что и сама похожа на покойницу, ждущую своей очереди, чтобы лечь в землю. Солнце обжигает Катрин сетчатку, хриплые голоса ворон, сидящих на памятниках, врезаются в мозг. Она не чувствует печали, не соболезнует отцу. Он взглядом ищет одобрения у дочерей: я сел в правильном месте? я хорошо держусь? я произнес нужные слова? я иду куда надо? Катрин хочется спрятаться от него, от света дня и голосов, от руки Сержа и вида черной ямы, от сочувствующих соседей и вороньих воплей. Сразу после отпевания она умоляет Сержа отвезти ее домой. Смерть матери, затворничество отца – они видятся все реже – собственный сдвиг по фазе, перемежающийся ремиссиями, во время которых она находит детей изменившимися, повзрослевшими, отдалившимися, чужими, далее – новый уход в личные потемки… вот что происходит в течение следующих одиннадцати лет до этого влажного и холодного осеннего утра. На рассвете она готовится встретить новый день, ничего не зная об крахе свинарника и той неистовой силе, которая наконец высвободилась из-под спуда и вот-вот обрушится на них. Она молча одевается, переполненная железной уверенностью: ничто больше не держит ее в плену. Ни стены, ни люди. Даже дети, чье присутствие она угадывает за стеной. Дети, для которых она мало что могла сделать.
Если у каждого члена семьи тысяча причин ненавидеть друг друга, и кажется, ни одной — любить, обычный ужин превращается в античную трагедию. И мы уже видим не мать с тремя взрослыми детьми, сидящими за столом, — картинка меняется: перед нами предстают болезненные воспоминания, глубокие обиды, сдавленная ярость, сожаления, уродливые душевные шрамы, нежелание прощать. Груз прошлого настолько тяжек, что способен раздавить будущее. Перед нами портрет семьи, изуродованный скоропортящейся любовью и всемогуществом смерти.
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
Один из ключевых признаков современной постмодернистской литературы – фантасмагоричность. Желая выявить сущность предмета или явления, автор представляет их читателю в утрированной, невероятной, доведенной до абсурда форме. Из привычных реалий складываются новые фантастические миры, погружающие созерцающего все глубже в задумку создателя произведения. В современной русской литературе можно найти множество таких примеров. Один из них – книга Анатолия Субботина «Мадонна и свиньи». В сборник вошли рассказы разных лет, в том числе «Старики», «Последнее путешествие Синдбада», «Новогодний подарок», «Ангел» и другие. В этих коротких, но емких историях автор переплетает сон и реальность, нагромождает невероятное и абсурдное на знакомые всем события, эмоции и чувства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.