Зверь дышит - [36]

Шрифт
Интервал

ах знаю что пора но не могу неподвижно испытывать не могу даже ничего топтать из тех звуков железа которые не лучше замшелых свидетельств а очень ли это надо не знаю и не могу тебе сказать ибо пока это не ясно>112 а ясно только что тебе без них>113 будет спокойней зато не боюсь нелицеприятно расширять описание лживых и жёлтых мест которых будет строго шестьдесят два но не больше и если направление от них к тебе будет неподвижно то неужели же это значит>114 что надо только ждать напрасных фактов а не придерживаться и топтать дешёвый как обычно воздух ведь грубо говоря лавина-то совсем не стоит а движется в пять разных мест которые подобны столбам разве что напрямик не всегда ясно как относиться к ограничениям лет но боюсь что больше совсем ничего не знаю а шмель шмель напрасно прячет>115 слёзы да напрасно да уж совсем так не надо пора сказать «не хочу ведь это железо стариков а мне от них надо только звуков а то ждать что лавина в щель это же ясно что если расширять то тебя вместе с чем не знаю но только не будет уж это просто факт да и только» даже ведь не хочу строго относиться к тем из них с которыми вместе промелькнулось без малого пять свидетельств хотя ясно же что шмель прячет прячет же от них факты которые так люблю да уж что с них взять могу только исчерпывать а пора уж и испытывать и расширять и ведь ясно что пора всерьёз придерживаться и топтать без ограничений так неужели не ясно что это значит ведь это значит что пора относиться просто и нелицеприятно да и топтать топтать без дешёвых слёз и опять придерживаться только одних звуков а других пусть лучше совсем не будет как и разных замшелых качеств скептических описаний и свидетельств которые надо просто взять и без жалости испытывать на направление: которые из них будут стоять как слёзы а которые не будут даже знать тех или других мест и могут только за стариков прятать эту лавину лживых фактов причём>116 если ограничения опять будут прятать так же мало радостей как всегда то тебе значит надо стоять ничего не говоря просто стоять как железо всерьёз и не ждать от них даже очень дешёвых звуков ибо мне ясно что без слёз опять напрасно промелькнулась пора замшелых описаний и ведь совсем не знаю что топтать зато маску>117 жалости всегда люблю на>118 тебе да маску которую пусть не могу расширять так как вижу что пора напрямик исчерпывать в голых звуках скептическую маску фактов причём лавина пусть стоит как щель в жёлтом воздухе хотя мне не ясно как могут другие ничего не придерживаться это ведь очень грубо а если сказать в направлении к тем же фактам то ведь маску пора топтать и относиться неужели будет лучше чем ждать пять лет или на шестьдесят лет больше чем обычно причём ограничения на разных стариков не пора ли ясно прятать вместе с маской голых свидетельств ах на что мне это не знаю не знаю ведь слёзы не могут же тебя взять на жалость итак пора говоря больше чем надо пора уж напрямик прятать в пять или больше мест или даже просто в щель лживых качеств пора прятать маску причём не так как обычно а так как это значит в скептических столбах стариков или хотя бы>119 в звуках голых слёз да пусть эта лавина слёз как эхо>120 стоит в свидетельствах которые движутся к тебе подобно описаниям радостей так же нелицеприятно как голый воздух да если бы только знать при чём тут>121 эта маска или это лживое эхо которое подобно дешёвому что ли железу или тут или в других местах разных или одних и тех же но пока не вижу как бы мне так это ясно сказать что ведь не боюсь совсем ничего разве только жёлтой маски шмеля которая подобна лавине жёлтого железа но мне ли прятать от тебя эту маску не лучше ли тут опять ничего не прятать и не испытывать а только всерьёз расширять эхо которое ведь совсем пока как щель да просто голая очень замшелая щель причём даже без качеств и звуков но эхо промелькнулось и тут бы тебе и сказать напрямик что на местах скептических лет тебе будет спокойней топтать без маски ах не боюсь тебя даже в лживой маске а уж если взять направление на стариков то ясно же что без них ограничения ничего не могут прятать в эхо дешёвых свидетельств и разве не пора бы тебе расширить щель звуков на пять фактов или хотя бы на два если уж в эту щель не принимают свидетельств без маски под>122 которой только воздух и больше ничего совсем ничего даже и воздуха-то очень мало как же тут не испытывать жалости к разным голым или жёлтым замшелым или лживым ограничениям ах не надо ничего прятать от них в неподвижное эхо ведь даже если взять хотя бы одних стариков то неужели это что-то значит под лавиной ведь вижу же что не могу больше ждать>123 хотя бы топтать что ли или просто исчерпывать если не звуки то хотя бы эхо которое подобно совсем лживой маске так что пора ничего не ждать а тебе это неужели не ясно но ничего пусть значит топтать даже всерьёз и расширять как-то не очень это пусть ибо обычно вижу в щель тех которые не принимают так просто свидетельств лет и других ограничений на воздух могут же придерживаться без них и уж эхо-то под лавиной слёз тут бы и взять да только направление опять нелицеприятно промелькнулось и вижу: ведь это шмель прячет причуды

Еще от автора Николай Владимирович Байтов
Думай, что говоришь

Есть писатели, которым тесно внутри литературы, и они постоянно пробуют нарушить её границы. Николай Байтов, скорее, движется к некоему центру литературы, и это путешествие оказывается неожиданно бесконечным и бесконечно увлекательным. Ещё — Николай Байтов умеет выделять необыкновенно чистые и яркие краски: в его прозе сентиментальность крайне сентиментальна, печаль в высшей мере печальна, сухость суха, влажность влажна — и так далее. Если сюжет закручен, то невероятно туго, если уж отпущены вожжи, то отпущены.


Любовь Муры

Роман в письмах о запретной любви двух женщин на фоне одного из самых мрачных и трагических периодов в истории России — 1930–1940-х годов. Повествование наполнено яркими живыми подробностями советского быта времен расцвета сталинского социализма. Вся эта странная история началась в Крыму, в одном из санаториев курортного местечка Мисхор, где встретились киевлянка Мура и москвичка Ксюша…В книге сохранены некоторые особенности авторской орфографии и пунктуации.Николай Байтов (р. 1951) окончил Московский институт электронного машиностроения.


Клетчатый суслик

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Что касается

Николай Байтов родился в 1951 году в Москве, окончил Московский институт электронного машиностроения. Автор книг «Равновесия разногласий» (1990), «Прошлое в умозрениях и документах» (1998), «Времена года» (2001). В книге «Что касается» собраны стихи 90-х годов и начала 2000-х.


Проблема адресации

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сборник стихов

Стихотворение Игоря Шкляревского «Воспоминание о славгородской пыли», которым открывается февральский номер «Знамени», — сценка из провинциальной жизни, выхваченная зорким глазом поэта.Подборка стихов уроженца Петербурга Владимира Гандельсмана начинается «Блокадной балладой».Поэт Олег Дозморов, живущий ныне в Лондоне, в иноязычной среде, видимо, не случайно дал стихам говорящее название: «Казнь звуколюба».С подборкой стихов «Шуршание искр» выступает Николай Байтов, поэт и прозаик, лауреат стипендии Иосифа Бродского.Стихи Дмитрия Веденяпина «Зал „Стравинский“» насыщены музыкой, полнотой жизни.


Рекомендуем почитать
Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.


Ресторан семьи Морозовых

Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Книга, к прочтению которой ты приступаешь, повествует о мире общепита изнутри. Мире, наполненном своими героями и историями. Будь ты начинающий повар или именитый шеф, а может даже человек, далёкий от кулинарии, всё равно в книге найдёшь что-то близкое сердцу. Приятного прочтения!


Будь Жегорт

Хеленка Соучкова живет в провинциальном чешском городке в гнетущей атмосфере середины 1970-х. Пражская весна позади, надежды на свободу рухнули. Но Хеленке всего восемь, и в ее мире много других проблем, больших и маленьких, кажущихся смешными и по-настоящему горьких. Смерть ровесницы, страшные сны, школьные обеды, злая учительница, любовь, предательство, фамилия, из-за которой дразнят. А еще запутанные и непонятные отношения взрослых, любимые занятия лепкой и немецким, мечты о Праге. Дитя своего времени, Хеленка принимает все как должное, и благодаря ее рассказу, наивному и абсолютно честному, мы видим эту эпоху без прикрас.


Непокой

Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.


Запомните нас такими

ББК 84. Р7 84(2Рос=Рус)6 П 58 В. Попов Запомните нас такими. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. — 288 с. ISBN 5-94214-058-8 «Запомните нас такими» — это улыбка шириной в сорок лет. Известный петербургский прозаик, мастер гротеска, Валерий Попов, начинает свои веселые мемуары с воспоминаний о встречах с друзьями-гениями в начале шестидесятых, затем идут едкие байки о монстрах застоя, и заканчивает он убийственным эссе об идолах современности. Любимый прием Попова — гротеск: превращение ужасного в смешное. Книга так же включает повесть «Свободное плавание» — о некоторых забавных странностях петербургской жизни. Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и связям с общественностью Администрации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, 2003 © Издательство журнала «Звезда», 2003 © Сергей Шараев, худож.


Наследницы Белкина

Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.


Видоискательница

Новая книга Софьи Купряшиной «Видоискательница» выходит после длительного перерыва: за последние шесть лет не было ни одной публикации этого важнейшего для современной словесности автора. В книге собран 51 рассказ — тексты, максимально очищенные не только от лишних «историй», но и от условного «я»: пол, возраст, род деятельности и все социальные координаты утрачивают значимость; остаются сладостно-ядовитое ощущение запредельной андрогинной России на рубеже веков и язык, временами приближенный к сокровенному бессознательному, к едва уловимому рисунку мышления.


Мандустра

Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.


Изобилие

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.