Зверь дышит - [36]

Шрифт
Интервал

ах знаю что пора но не могу неподвижно испытывать не могу даже ничего топтать из тех звуков железа которые не лучше замшелых свидетельств а очень ли это надо не знаю и не могу тебе сказать ибо пока это не ясно>112 а ясно только что тебе без них>113 будет спокойней зато не боюсь нелицеприятно расширять описание лживых и жёлтых мест которых будет строго шестьдесят два но не больше и если направление от них к тебе будет неподвижно то неужели же это значит>114 что надо только ждать напрасных фактов а не придерживаться и топтать дешёвый как обычно воздух ведь грубо говоря лавина-то совсем не стоит а движется в пять разных мест которые подобны столбам разве что напрямик не всегда ясно как относиться к ограничениям лет но боюсь что больше совсем ничего не знаю а шмель шмель напрасно прячет>115 слёзы да напрасно да уж совсем так не надо пора сказать «не хочу ведь это железо стариков а мне от них надо только звуков а то ждать что лавина в щель это же ясно что если расширять то тебя вместе с чем не знаю но только не будет уж это просто факт да и только» даже ведь не хочу строго относиться к тем из них с которыми вместе промелькнулось без малого пять свидетельств хотя ясно же что шмель прячет прячет же от них факты которые так люблю да уж что с них взять могу только исчерпывать а пора уж и испытывать и расширять и ведь ясно что пора всерьёз придерживаться и топтать без ограничений так неужели не ясно что это значит ведь это значит что пора относиться просто и нелицеприятно да и топтать топтать без дешёвых слёз и опять придерживаться только одних звуков а других пусть лучше совсем не будет как и разных замшелых качеств скептических описаний и свидетельств которые надо просто взять и без жалости испытывать на направление: которые из них будут стоять как слёзы а которые не будут даже знать тех или других мест и могут только за стариков прятать эту лавину лживых фактов причём>116 если ограничения опять будут прятать так же мало радостей как всегда то тебе значит надо стоять ничего не говоря просто стоять как железо всерьёз и не ждать от них даже очень дешёвых звуков ибо мне ясно что без слёз опять напрасно промелькнулась пора замшелых описаний и ведь совсем не знаю что топтать зато маску>117 жалости всегда люблю на>118 тебе да маску которую пусть не могу расширять так как вижу что пора напрямик исчерпывать в голых звуках скептическую маску фактов причём лавина пусть стоит как щель в жёлтом воздухе хотя мне не ясно как могут другие ничего не придерживаться это ведь очень грубо а если сказать в направлении к тем же фактам то ведь маску пора топтать и относиться неужели будет лучше чем ждать пять лет или на шестьдесят лет больше чем обычно причём ограничения на разных стариков не пора ли ясно прятать вместе с маской голых свидетельств ах на что мне это не знаю не знаю ведь слёзы не могут же тебя взять на жалость итак пора говоря больше чем надо пора уж напрямик прятать в пять или больше мест или даже просто в щель лживых качеств пора прятать маску причём не так как обычно а так как это значит в скептических столбах стариков или хотя бы>119 в звуках голых слёз да пусть эта лавина слёз как эхо>120 стоит в свидетельствах которые движутся к тебе подобно описаниям радостей так же нелицеприятно как голый воздух да если бы только знать при чём тут>121 эта маска или это лживое эхо которое подобно дешёвому что ли железу или тут или в других местах разных или одних и тех же но пока не вижу как бы мне так это ясно сказать что ведь не боюсь совсем ничего разве только жёлтой маски шмеля которая подобна лавине жёлтого железа но мне ли прятать от тебя эту маску не лучше ли тут опять ничего не прятать и не испытывать а только всерьёз расширять эхо которое ведь совсем пока как щель да просто голая очень замшелая щель причём даже без качеств и звуков но эхо промелькнулось и тут бы тебе и сказать напрямик что на местах скептических лет тебе будет спокойней топтать без маски ах не боюсь тебя даже в лживой маске а уж если взять направление на стариков то ясно же что без них ограничения ничего не могут прятать в эхо дешёвых свидетельств и разве не пора бы тебе расширить щель звуков на пять фактов или хотя бы на два если уж в эту щель не принимают свидетельств без маски под>122 которой только воздух и больше ничего совсем ничего даже и воздуха-то очень мало как же тут не испытывать жалости к разным голым или жёлтым замшелым или лживым ограничениям ах не надо ничего прятать от них в неподвижное эхо ведь даже если взять хотя бы одних стариков то неужели это что-то значит под лавиной ведь вижу же что не могу больше ждать>123 хотя бы топтать что ли или просто исчерпывать если не звуки то хотя бы эхо которое подобно совсем лживой маске так что пора ничего не ждать а тебе это неужели не ясно но ничего пусть значит топтать даже всерьёз и расширять как-то не очень это пусть ибо обычно вижу в щель тех которые не принимают так просто свидетельств лет и других ограничений на воздух могут же придерживаться без них и уж эхо-то под лавиной слёз тут бы и взять да только направление опять нелицеприятно промелькнулось и вижу: ведь это шмель прячет причуды

Еще от автора Николай Владимирович Байтов
Думай, что говоришь

Есть писатели, которым тесно внутри литературы, и они постоянно пробуют нарушить её границы. Николай Байтов, скорее, движется к некоему центру литературы, и это путешествие оказывается неожиданно бесконечным и бесконечно увлекательным. Ещё — Николай Байтов умеет выделять необыкновенно чистые и яркие краски: в его прозе сентиментальность крайне сентиментальна, печаль в высшей мере печальна, сухость суха, влажность влажна — и так далее. Если сюжет закручен, то невероятно туго, если уж отпущены вожжи, то отпущены.


Что касается

Николай Байтов родился в 1951 году в Москве, окончил Московский институт электронного машиностроения. Автор книг «Равновесия разногласий» (1990), «Прошлое в умозрениях и документах» (1998), «Времена года» (2001). В книге «Что касается» собраны стихи 90-х годов и начала 2000-х.


Клетчатый суслик

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Проблема адресации

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Любовь Муры

Роман в письмах о запретной любви двух женщин на фоне одного из самых мрачных и трагических периодов в истории России — 1930–1940-х годов. Повествование наполнено яркими живыми подробностями советского быта времен расцвета сталинского социализма. Вся эта странная история началась в Крыму, в одном из санаториев курортного местечка Мисхор, где встретились киевлянка Мура и москвичка Ксюша…В книге сохранены некоторые особенности авторской орфографии и пунктуации.Николай Байтов (р. 1951) окончил Московский институт электронного машиностроения.


Сборник стихов

Стихотворение Игоря Шкляревского «Воспоминание о славгородской пыли», которым открывается февральский номер «Знамени», — сценка из провинциальной жизни, выхваченная зорким глазом поэта.Подборка стихов уроженца Петербурга Владимира Гандельсмана начинается «Блокадной балладой».Поэт Олег Дозморов, живущий ныне в Лондоне, в иноязычной среде, видимо, не случайно дал стихам говорящее название: «Казнь звуколюба».С подборкой стихов «Шуршание искр» выступает Николай Байтов, поэт и прозаик, лауреат стипендии Иосифа Бродского.Стихи Дмитрия Веденяпина «Зал „Стравинский“» насыщены музыкой, полнотой жизни.


Рекомендуем почитать
Гражданин мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пепельные волосы твои, Суламифь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Другое детство

ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.


Рассказы

В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.


Объект Стив

…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.


Не боюсь Синей Бороды

Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.


Персона вне достоверности

Пространство и время, иллюзорность мира и сновидения, мировая история и смерть — вот основные темы книги «Персона вне достоверности». Читателю предстоит стать свидетелем феерических событий, в которых переплетаются вымысел и действительность, мистификация и достоверные факты. И хотя художественный мир писателя вовлекает в свою орбиту реалии необычные, а порой и экзотические, дух этого мира обладает общечеловеческими свойствами.


Наследницы Белкина

Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.


Мандустра

Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.


Изобилие

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.