Зов - [70]

— Я анализировал, — сказал Эрбэд Хунданович. — Оставили ребят, а условий не создали, обещаний не выполнили…

— Ладно, ладно. Но советую горячку не пороть. Бери это на себя, пробуй. А я не хочу собачиться с родителями… сыт этим!

— Не понимаю вас, Мэтэп Урбанович, и считаю вашу позицию в данном вопросе в корне неправильной, — Эрбэд Хунданович старался говорить спокойно. — Это же наша первейшая забота — кадры. Колхоз стареет. Почти все нынешние скотники, доярки — или пенсионеры, или без пяти минут таковые. Лучше меня знаете! Доярка заболела — сменщицу не найти. В Тагархае дети прибегают доить коров. Нормально? Как же нам без десятиклассников, выпускников школы?! Только на них и надежда…

— Если только на них надеялись бы — давно бы по миру пошли, — Мэтэп Урбанович усмехнулся. — Как это мы без тебя жили, секретарь? Ума нам не доставало, да? А вот появился ты — научил. Спасибо!

— Не надо так, Мэтэп Урбанович, несерьезно, — Эрбэд Хунданович сдерживал себя: важно было довести разговор до конца. — Мы с вами коммунисты и обязаны подходить к решению любой проблемы так, как партия требует этого. Вы председатель колхоза, а я секретарь парткома. Давайте поэтому не будем забывать про нашу персональную партийную ответственность за все, что есть и будет в Халюте.

— Ну вот — прошу же: не горячись! — Мэтэп Урбанович развел руками, как бы добродушная улыбка появилась на его губах, а Эрбэд Хунданович видел: смутился председатель, забеспокоился, не ожидал он резкого отпора. — Ты что это как на собрании? Я к тебе с открытой душой, делюсь, как старший… А ты с размаху! Если бы не моя многолетняя персональная ответственность, что бы тут, в Халюте, было? Соображаешь? Чего словами-то громыхать! Ты о деле. Как видишь обстановку — об этом.

— Так и вижу — с надеждой на молодых.

— Кто же спорит… действуй!

— Общая, повторяю, забота. Нужно разработать конкретные мероприятия…

— Прикинь, набросай, — посмотрим вместе.

— Хорошо.

Мэтэп Урбанович задумчиво прошелся по кабинету, разговор — оба это чувствовали — только начинался, и председатель, кажется, взвешивал: а стоит ли что-то заострять, нужно ли именно сейчас «сталкиваться лбами»? Тот ли момент, подходящий ли?

Он приблизился к окну, глядел на густо зеленеющее дальнее поле. По голубому ласковому небу плыли облака — как тонкие льдинки по воде.

Сказал, подавляя вздох:

— Опять с автодоилкой мученья будут. Как на центральной ферме было? Молоко шло с кровью, коровы бесились… А план кто снимет? Каждый день сто звонков: повышайте надои… почему медленно… будем вас слушать на бюро!.. И доярки отказываются от аппаратов. Темный лес для них, хлопотно.

— Оттого, что старые они, полуграмотные, — осторожно вставил Эрбэд Хунданович, не желая терять прежней линии в их беседе. — Где бабушкам с автоматикой справиться… И, видите, сам по себе встает вопрос о молодых! Что ни тронем — в это упремся. Жизнь требует.

— Как дятел ты, однако, — не оборачиваясь, проворчал Мэтэп Урбанович. — Начнешь долбить — не остановишь тебя. Или мы не закрыли этот вопрос в повестке дня?

— Поставили только!

— Обсудили же, дал я согласие — действуй. Дай бог, чтоб не краснел ты потом… если провалишь! Но я тыл укрепляю. Не пропадем. Подойди-ка сюда, к окну… Какую улицу выстроили — чудо!

Там, где дорога, взбегая на холм, разрезала надвое зеленое поле, на выезде из Халюты выстроились рядком несколько аккуратных сборно-щитовых домиков. На крыше крайнего ползали кровельщики — клали шифер.

— Да, — согласился Эрбэд Хунданович, — это радость для молодых семей… Когда же распределять?

— Опять торопишься! Я же сказал — тыл нам надо крепкий иметь… Через месяц приедут в колхоз переселенцы. По оргнабору. Из каждой такой семьи — три работника нам. Вот как, комиссар… А иных из них еще и по бригадам расселим. Ты что — возражения имеешь?

— Вы как — единолично это решили?

— Почему? — Мэтэп Урбанович насмешливо покосился, покашлял в кулак. — С членами правления советовался… в рабочем порядке, конечно. А с тобой разве не перекидывался словцом-другим на этот счет? Извини тогда. В текучке, в суете…

— Такие вопросы решают на заседании правления, на общем колхозном собрании, обсуждают в парткоме… Мне непонятно…

— Чего? — На лице председателя изобразилось неподдельное удивление. — Не ты ли минутами раньше говорил, что не хватает рабочих рук?.. Или, как по нашей бурятской пословице: плюнул — и пожалел о слюне! Зря потратился! Так, что ли?

— А наши молодые колхозные семьи, что надеялись вселиться в эти колхозные дома?

— Еще подождут. Каждая семья под крышей, никто у нас под забором не ночует… захотят построиться — ссуду дадим, материалами обеспечим.

— Что ж, правильно: крестьянин сам должен свой дом построить, можно и так подойти… — Эрбэд Хунданович чувствовал, что в словах его, интонации — открытое раздражение, но уже и не пытался скрыть этого. — Вы, Мэтэп Урбанович, не надеетесь на молодых — коренных жителей Халюты. Вспоминаете, как четыре года назад было… Но откуда у вас уверенность, что залетные люди навсегда осядут в Халюте? Дайте, пожалуйста, закончить, послушайте!.. Ведь было уже — двадцать переселенческих семей принимали. И не четыре года назад — три! Колхоз давал им безвозвратную ссуду на обзаведенье, по корове с теленком, фураж, сено… Где сейчас эти люди? Исчезли как перекати-поле!