Зов - [31]

Еще выпивший водки, Яабагшан дышал шумно, ковырял ногтем в редких, коричневых от табака зубах; его слова из-за их несправедливости были тяжелыми для Сэсэг:

— На шамана не сваливай. А сваливать будешь — тоже спросим… Что еще за шуры-муры с шаманом? Ты колхозница, он шаман… Потом, он зря не скажет — святой… А ты можешь сказать, свалить на него!

— О чем вы… подумайте!

— А твой Сэрэн надо всем смеялся… досмеялся! Жеребца в онго превратил — это как?

— Я не знаю…

— То-то же.

«Допил же — уходи! — мысленно выпроваживала Яабагшана Сэсэг. — Как я тебя ненавижу…»

Голос Яабагшана неожиданно стал умильным; он попытался накрыть ладонью ее пальцы, лежавшие на столе. Она отдернула их.

— Сэсэг… ты помнишь? Какой ты была, Сэсэг! Первой девушкой на всю Боханскую долину… не вру.

— Быльем поросло. — Сэсэг поднялась из-за стола, отошла к окну. — Простите, мне к телятам идти…

— Ничего, не подохнут… А в плугари могу тебя не записать, а? Хочу — запишу, хочу — нет.

— Я никакой работы не сторонюсь…

— Сэсэг, со мной ладить нужно! Тогда не пропадешь.

— Поезжайте себе, а я пошла тоже…

Она стала натягивать ватник.

Он выбрался из-за стола, подошел вплотную, положил ей руки на плечи. Она стряхнула их, жестко глядя ему в глаза, сказала:

— Не выйдет, Яабагшан. Знай, не все бабы податливы. Уходи!

— Не будь глупой, Сэсэг…

— Придет расплата, Яабагшан.

— Грозишь?

Он засмеялся… Но все же снял пальто с гвоздя, оделся; вместе вышли в сени.

И тут, в темноте, он обхватил ее руками, стал ломать, гнуть книзу… Бессвязно говорил:

— Не молодая ты уже… чего там… а я все прощу…

Лез губами к лицу, его руки шарили по телу…

Она закричала, вывернулась, изо всех сил отшвырнула его от себя… Яабагшан своим тяжелым телом налетел на наружную дверь, выбил ее, беспомощно распластался на тающем снегу. Подвернулась хромая нога — никак встать не мог, барахтался… Сэсэг, не оглядываясь, убегала к ферме.

А если б оглянулась — увидела, что из своей хибары торопливо вышел шаман Дардай, помог Яабагшану подняться и долго очищал с его мокрого плаща ошметья грязи и навоза… Яабагшан оттолкнул его, заковылял к кошевке. Старик, забегая вперед, заглядывая председателю в глаза, что-то говорил, говорил; и после они оба, остановившись возле коня, закурили, Яабагшан покровительственно похлопал шамана по плечу.

24

«Ну и денек задался, — горевала Сэсэг. — Как бы хуже не было…»

Покормила телят, выгнала их в загородку, на солнышко; таскала воду в долбленые корыта, мыла, оттирала бидоны — а думалось об одном и том же… Как плохо женщине, когда она остается одна, муж далеко, неизвестно, вернется ли… Она ждет, надеется, она верит, что им с Сэрэном вечно суждено быть вместе. Пока живо горячее дыхание в одном из них — живы будут оба. Шаман сказал ей — молись, и она готова молиться день и ночь, лишь бы небо уберегло ее Сэрэна от беды. Сам-то Сэрэн за себя не помолится… она должна за двоих!

Яабагшан мстит. Не терпел он Сэрэна, боялся его прямых слов, непримиримого характера. И давно узелок их вражды завязался… Имел Яабагшан виды на нее — да перешел дорогу появившийся невесть откуда Сэрэн. Многих это тогда возмутило: чужой, а лучшая девушка ему достается! Сколько сваталось-то за нее…

Слабая улыбка набегает на губы Сэсэг — видится ей за дымкой времени не так уж и давнее, оживает в сердце далекая мелодия незабытых песен, ярко рисуется в воображении один из ёхоров[12], что проходил на зеленом берегу реки Улей. Она была тогда тонкой, как тростинка, легкой, как гусиное перышко, упавшее с белого облака, и в глазах у нее светилось ожидание близкого счастья. Забыть ли?!

В ту пору по всей Боханской долине в каждом селении после окончания сева и перед сенокосом устраивались не просто ёхоры: то бывали зоохэй наадан — вечерние ёхоры с обязательным приготовлением на кострах саламата[13]. Пока молодежь водила хороводы, знатоки варили это чудесное кушанье в маленьких котлах. Желающим подавалось в пиалах топленое масло. Тот, кто выпивал масла больше других, считался героем ёхор-наадана.

На том ёхоре Сэрэн, который с бригадой горожан приехал помочь колхозу в сеноуборке, проявил свое умение — не оказалось ему равных в питье масла, и пел он — любо было послушать, а девушки в хороводе норовили встать рядом с ним… Но Сэсэг подметила, что красивый парень с конезавода украдкой ловит ее взгляды, сам старается быть поближе к ней, и когда их пальцы неожиданно — в танце — сцепились вместе, они пугливо-радостным пожатием сказали друг другу все… Яабагшан в этот вечер всячески задирал Сэрэна, но тот не обращал внимания: гудит возле уха назойливый комар — пусть себе!

А потом — уже луна взошла — случилось главное… Яабагшан выбрал момент, когда Сэсэг была одна — стояла со своими думами на берегу реки, веселье ёхора кружилось и звенело за ее спиной, — коршуном налетел из-за кустов, зажал ей рот рукой, повалил на траву. Сэсэг впилась зубами в его ладонь, закричала… И навсегда осталось в памяти, как прибежавший на ее призывный крик о помощи Сэрэн поднял Яабагшана на вытянутых руках, покрутил его в воздухе и на глазах ошеломленной толпы швырнул в воды Улея, сказав при этом: «Охладись!»