Зов - [32]

Стоял Сэрэн как изваяние, напрягшись сильным телом, и никто из дружков Яабагшана не посмел броситься на него… А Сэрэн, выждав, подал руку ей, Сэсэг, повел к кострам.

Вот как было… И Сэрэн навсегда остался в Шаазгайте; в колхозе только радовались, что отныне у них молодой, сильный и отлично разбирающийся в лошадях табунщик. Радовались все, кроме, конечно, кое-кого…

А затем — год за годом… Сейчас кажется: всего один счастливо пролетевший год… Ардан родился, и Сэрэн безмерно радовался: сын растет! Степь под высоким небом стала их вторым домом. Хорошими были заработки. Жить бы да жить так!

Яабагшан же, всласть погуляв, перепортив многих девушек, женился наконец, да на самой ленивой и вздорной — на Хорло… Вдруг появилась у Яабагшана страсть к выступлениям: не было собрания, на котором он не выступил бы! Завел гимнастерку под ремень, кожаную фуражку, и, когда новый председатель назначил его бригадиром, ни у кого уже сомнений не было, что так и нужно. Яабагшан же первым делом взыскал с Сэрэна за пегую кобылицу, что нечаянно угодила ногой в нору суслика. Сэрэн смолчал.

Растревожилось сердце Сэсэг воспоминаниями! И так на нем тяжкий груз лежал, а теперь и вовсе не успокоиться: минувшее близко — да не достать, не вернуть; будущее же пугает своей неизвестностью. Святой Дардай недаром намекает, что какие-то непонятные тайны витают над их домом, чудятся шаману грозные предначертания, посылаемые с неба, — он лишь пока не понял, как можно их отпугнуть или освободиться от них, принеся что-либо в жертву… На днях шаман попросил, чтобы она рассказала ему свои сновидения: через сны, возможно, получат они разгадку, даже указание, как поступить…

Занятая делом и своими невеселыми мыслями, Сэсэг вздрогнула, услышав за собой чей-то голос. Распрямилась, взглянула: это же Дарима Бадуевна, учительница!

— Здравствуйте, Сэсэг, — сказала Дарима Бадуевна. — Из Улея подвода к вам шла — вот я и приехала вас навестить… Ардан с табуном? Книги ему привезла.

— Спасибо, что не забываете…

— А вы, Сэсэг, чем-то опечалены…

Вымытые бидоны сияли белизной, отражая солнечные лучи. Глядя на них, еще больше замечалось, какой серый, обезжизненный снег вокруг — конец ему приходит.

— Давайте присядем, Сэсэг. Расскажу вам, какие новости с фронта, что в Улее у нас. Вы ж тут, в своей Шаазгайте, как на острове!

Голос у Даримы Бадуевны мягкий, ласковый, сама она участливая. Сэсэг немного стесняется ее — все ж ученый человек, и хоть родом здешняя, но как-никак заведует школой, большая ответственность на ней, жила в городах, до сих пор ходит в городском пальто, и Ардан говорил, что Дарима Бадуевна — самый умный и образованный человек на весь аймак, даже книги на иностранных языках читает…

А Дарима Бадуевна рассказывала: на фронте дела обнадеживающие, враг повсеместно терпит поражение. Новость сообщила: в Улей пришло письмо с фотографией от Баяндая, того самого, что до войны овец пас. Два года не писал домой, жена похоронку получила — и вдруг письмо! Бравый на карточке, с медалями, на лбу косой шрам — от ранения, наверное.

Сэсэг как услышала это, будто ключевой водой умылась. Еще бы: два года человек молчал — и жив-здоров, воюет! Значит, не мог о себе писать… А ее Сэрэн три месяца не дает знать, как он там… но это же не два раза по двенадцать месяцев! Да она подождет и двенадцать, лишь бы знать, уверенной быть: жив ее Сэрэн, вернется!

И так Дарима Бадуевна расположила Сэсэг к себе, что та — на ее повторный вопрос, отчего грусть в глазах, не нужно ль чем помочь, — выложила про Яабагшана. Как заявился он утром с бутылкой в кармане, какие у него длинные руки и короткая совесть…

— Подлец, — качала головой Дарима Бадуевна, а потом рассказала, как Яабагшан ввалился в школу, тоже безобразно повел себя, но они с бабушкой Наран такой отпор ему дали — сейчас он за версту школьный дом обходит! Рассказывала Дарима Бадуевна с улыбкой, забавно передавая речь Яабагшана, изображая его жесты — Сэсэг смешно стаяло, и они в конце концов обе рассмеялись. Да отчего бы не посмеяться над этим хромоногим толстопузым сластолюбцем!

После еще поговорили о том, о сем, и про Ардана — какой он способный ученик (это Дарима Бадуевна хвалила) и какой он послушный, заботливый сын (это уже Сэсэг сказала)… Дарима Бадуевна поднялась с колоды, на которой они рядышком сидели, передала Сэсэг сверток с книгами и, распрощавшись уже, вдруг приостановилась, будто вспомнив что-то в самый последний момент, спросила:

— Вроде бы большим почетом и доверием шаман у вас пользуется? Что за старик?

— Старик как старик, — смутилась Сэсэг. — Обряды знает… с богами беседует…

Дарима Бадуевна, отчего-то вздохнув, тихо посоветовала:

— Сэсэг, послушайте меня… Допускаю, что он на самом доле безвредный, этот старик, блаженненький… знаю таких. Но все ж держитесь от него подальше. Вы женщина доверчивая. Как бы не запутали вас, не одурманили… Душа за вас болит. Если что, приходите.

— Что вы, Дарима Бадуевна, все хорошо будет…

Отвечала, а язык казался деревянным.

Потом долго смотрела вслед учительнице, в ее узкую, туго обтянутую зеленым пальто спину… Как молодая елочка на снегу. И жизнь у нее еще легкая — иголочки не обсыпаются, не тронуты… Выйдет замуж, заведет собственных детишек — другой станет. Зачем она так про святого Дардая? Каждый из них — учительница и шаман — сам по себе. Пусть так и будет…