Зорькина песня - [5]

— Идёмте скорее, — ещё настойчивей сказала Даша. Она взяла чемодан и потащила его к выходу. Наташа засмеялась, что-то шепнула Галке и, красиво покачивая плечами, пошла из комнаты.

Зорька догнала Дашу в коридоре.

— Зачем ты так? — спросила она сердито. Вот теперь из-за Даши эта красивая Наташа не захочет с нею дружить. Подумает, что Зорька жадная и сама не захотела показать платья.

— Они нехорошие, — сказала Даша.

— Кто?

— Галка Ляхова и Наташка Доможир — староста, а ещё артистку из себя строит, воображала противная. Всегда у новеньких всё выманивают.

— Как выманивают?

— А так. Сначала попросят поносить, а потом не отдают.

— Ну и пусть. Жалко, что ли?

— Не жалко, а несправедливо! — Даша поставила чемодан, выпрямилась и в упор взглянула на Зорьку. — Наташка к Краге подлизывается, к старшему воспитателю. Он, как пришёл к нам, сразу её старостой вместо Анки поставил. Она ябеда и подлиза: если ты тоже такая, я с тобой не буду водиться!

Зорька испугалась. Ещё не хватало, чтобы её считали ябедой и подлизой.

— Честное слово, я не такая!

Мимо них со списками в руках торопливо прошли Вера Ивановна и высокий чёрный мужчина в синих галифе и военной гимнастёрке, перекрещенной новенькими ремнями. Мужчина слегка прихрамывал, опираясь на палку. На длинных тонких ногах его блестели, точно лакированные, жёлтые краги.

Даша проводила мужчину неприязненным взглядом.

— Видала? Крага… — и засмеялась. — Вообще-то он Кузьмин Степан Фёдорович… это ребята его так прозвали; смешно, правда?

* * *

Во дворе перед мачтой с флагом уже выстроились ребята. Девочки стояли на левом фланге. Даша и Зорька пристроились в последнем ряду.

На небольшом деревянном возвышении у подножия мачты стоял Кузьмин. Одной рукой он опирался на толстую сучковатую палку, а другую заложил за широкий ремень.

— Детский до-ом, сми-и-ирна! — неожиданно высоким голосом пропел он. — К спуску флага то-о-о-всь!

К мачте подбежал высокий мальчик с трубой в руках. Откинув голову назад, он поднёс трубу к губам, и над притихшей линейкой понеслась в небо грустная и мужественная мелодия: «Наверх вы, товарищи, все по местам…»

Старший воспитатель повернулся к мачте и начал медленно спускать флаг.

Зорька почувствовала, как её придавила внезапная тишина. Даже трубач перестал играть и застыл, приоткрыв рот, глядя, как всё ниже и ниже спускается флаг. Степан Фёдорович открепил флаг, повернулся к линейке и поднял его над головой.

— Дети, дорогие дети, — тихо сказал он, пристально окидывая взглядом строй. — Сегодня мы покидаем дом. Наш дом! Горько и больно. Да! Горько и больно… Ваши отцы и братья борются сейчас с вероломным врагом. Вся наша огромная страна встала под ружьё.

Он замолчал и, всё так же держа флаг над головой, подошёл к самому краю дощатого помоста.

Рядом с Зорькой тихонько заплакала некрасивая белобрысая девочка. Даже вертлявая Галка притихла и стояла, низко опустив голову.

— Мы спустили наш флаг, — продолжал Степан Фёдорович, с каждым словом повышая голос, — но это не значит, что мы сдаёмся! Придёт день, и мы добьём врага в его собственной берлоге! Ура!

— Ур-р-р-а-а-а! — дружно подхватила линейка.

Лица ребят повеселели. Белобрысая девочка перестала плакать и кричала вместе со всеми, размахивая руками.

Степан Фёдорович переждал крики.

— И я надеюсь, что там, в глубоком тылу, своей отличной учёбой и работой мы поможем нашим отцам и братьям бить врага! А сейчас все организованно по порядку пойдём в столовую. Машины ждут, и поэтому приказываю: обедать быстро, по-солдатски! Погрузку будем производить своими силами, и я требую соблюдать строжайшую дисциплину и сознательность!

Строй рассыпался.

Глава 4. На этот раз пронесло

Солнце опустилось за водокачку и расплавилось в тонких облаках на горизонте. На пыльную, шумную сортировочную станцию, на чёрные цистерны с бензином, на деревянные бурые теплушки и серо-зелёные санитарные вагоны пролился из-за облаков тягостный багровый свет. Казалось, всё вокруг охватило пламенем.

Начальник станции пролез под цистерной и подошёл к теплушкам, в которые грузился детский дом.

— Быстрее грузитесь! Шо вы копаетесь!.. — крикнул он хрипло и закашлялся, трогая пальцами замотанное бинтом горло.

Зорька остановилась рядом с ним, прижимая обеими руками к груди стопку алюминиевых тарелок.

— Дяденька, а нас один паровоз повезёт или два? — вежливо переждав приступ кашля, спросила она, с уважением разглядывая красную фуражку и перекрещенную широкими ремнями кожаную куртку начальника.

Перестав наконец кашлять, начальник с шумом втянул в себя воздух, снял фуражку и вытер подкладкой лоб. Небритое лицо его сморщилось, словно он попытался улыбнуться и не смог.

— Один, — прохрипел начальник, поднося к Зорькиному лицу указательный палец, — поняла?

— Жалко. Если два, тогда быстрее, правда? А налёты ещё будут или уже нет?

Зорька поставила тарелки на землю, одёрнула платье, собираясь завести обстоятельный военный разговор, но в это время из ближайшей теплушки выпрыгнул Николай Иванович.

Не обращая внимания на огорчённую Зорьку, начальник заспешил к директору.

— Давайте скорее! Чтоб к ночи успеть. Как потемнеет, дам отправку.