— Да, да, я понимаю, — сказал Николай Иванович, неловко отряхивая с брюк соломинки. Из разорванного рукава телогрейки торчал клок ваты. — К сожалению, взрослых у нас мало, дети сами грузят… Но мы постараемся… Стойте!
Двое мальчишек, чуть постарше Зорьки, тащили круглую железную печку. Обрезок красновато-ржавой трубы торчал из печки, как ствол пулемёта.
Николай Иванович подбежал к ним. Опередив директора, возле мальчишек очутился начальник станции. Вдвоём они подняли печку в теплушку, оттащили её в глубь вагона и спрыгнули на землю.
— Видите, — вытирая носовым платком руки и словно извиняясь, сказал Николай Иванович, — дети стараются, как могут.
Начальник хмуро оглянулся на горы матрацев и узлов возле теплушек.
«До-он-ннн! Дон-дон-дон!» — неожиданно раздалось от вокзала. И тотчас же кто-то испуганно закричал:
— Во-озду-ух!
Вслед за этим, будто перекликаясь, над ближними и дальними эшелонами взмыли гудки паровозов.
Начальник с ненавистью взглянул на небо и побежал к станции, ныряя под вагонами.
— Ложи-и-ись! — протяжно крикнул Николай Иванович. Неловко размахивая руками, он побежал вдоль вагонов, возле которых уже суетились Варя и Вера Ивановна, загоняя под вагоны детей. Зорька метнулась к полосатой груде матрацев. Села, запрокинув голову.
На краснеющем закатном небе показались блестящие крестики. Они шли ровным строем, направляясь к станции. Слитный нарастающий гул стлался по земле.
Зенитная батарея за станцией ударила внезапно, оглушив Зорьку. Казалось, кто-то громадный изо всей силы грохнул сапогами по кровельному железу. Следом за первой батареей возле станции начали рвать воздух орудия другой батареи. С каким-то рычащим треском забили зенитные пулемёты.
Перекрывая путь самолётам, лопались в воздухе десятки искристых, похожих на комочки ваты дымков.
Один из самолётов внезапно нарушил строй и камнем пошёл вниз, пачкая небо грязным дымным хвостом.
— Ага! — закричала Зорька, вскакивая. — Что, съел?!
Земля дрожала от близкого боя зениток. Гул самолётов, гудки паровозов сливались в невыносимый давящий рёв. Зорька не слышала своих слов и всё-таки продолжала кричать, будто те, проклятые, могли услышать её в своих самолётах.
Неожиданно перед собой она увидела серое лицо Николая Ивановича. Он с силой надавил Зорькино плечо, пригибая её к земле.
Зорька упала на матрацы и тут же снова вскочила на колени, оглядываясь на директора.
— Сбили! Сбили! — крикнула она, показывая пальцем на второй дымный след.
Ещё один самолёт отстал от строя и, снижаясь, пошёл на запад. Хвост у него задымился, заиграл красноватыми язычками огня.
Остальные бомбардировщики развернулись и пошли на город, далеко огибая станцию. Оттуда донеслось громыхание разрывов. Над городом, то в одной стороне, то в другой, начали подниматься чёрные столбы дыма.
Из-за вагонов снова показался начальник станции.
— Давай погрузку! — крикнул он. — На этот раз пронесло!
Зорька собрала рассыпанные тарелки и побежала к своему вагону.
«Сбили! Сбили! — ликовала она. — Прямо на глазах сбили!»
Сумеречное небо в той стороне, где был город, будто раскалённое, полыхало красновато-вишнёвым заревом.
«Бабушка! — вдруг подумала Зорька. — Там же в городе бабушка!» Бомбят её город, её бабушку…
Бессильные слёзы ослепили Зорьку. Из бушующего над городом зарева доносились глухие разрывы. Один, другой, третий…
«Фашисты! Дурацкие фашисты!» Плача и ругаясь, Зорька швырнула на землю тарелки, подняла обломок кирпича и изо всех сил швырнула его в небо. Кирпич описал дугу, стукнулся обо что-то железное и скатился.
Зорька нагнулась, схватила другой обломок…
— Эт-то ещё что такое?! — внезапно услышала она негодующий повелительный голос.
Сжимая в руке камень, Зорька быстро повернулась на возглас, не совсем понимая, к кому он относится.
Зажав палку под мышкой, к Зорьке почти подбежал Степан Фёдорович Кузьмин.
— Сейчас же отдай камень! — приказал он.
Зорька спрятала за спину руку с камнем. Она не совсем поняла, что он от неё хочет, и в то же время почувствовала внезапно какую-то непонятную вину.
— Та-ак…
Кузьмин вдруг резко согнулся, будто переломился пополам, больно сжал Зорькин кулак твёрдыми холодными пальцами и выкрутил камень.
Зорька невольно вскрикнула и начала дуть на побелевшую ладонь.
— Новенькая? — быстро и строго спросил Кузьмин, покачивая рукой с камнем перед лицом Зорьки. — Так, так, новенькая, не успела, собственно говоря, поступить и уже позоришь детский дом хулиганскими действиями?
Зорька перестала дуть на пальцы и с удивлением уставилась на старшего воспитателя.
— Я не хулиганю, — обиженно сказала она, — честное слово!
— Значит, это я бросал камни в цистерну с горючим, так, собственно говоря, получается? — не слушая Зорьку, продолжал Кузьмин. — Люди каждую каплю горючего добывают своим потом, чтобы отправить на фронт, а ты портишь? Ты что же, решила, что война — это игрушка?!
Зорька почувствовала, как вся кровь хлынула ей в лицо. «Камни в цистерну? Разве я бросала камни в цистерну? Что он говорит?» Губы её задёргались.
— Ну? Отвечай!
— Я… я не в цистерну, я… там бабушка, — потерянно прошептала Зорька, глотая слёзы. — Я не нарочно, честное слово…