Зорькина песня - [3]
— Та я ж, это ж я ничого… — растерянно пролепетала девушка, оглядываясь на ребят. — Я ж без них… сами знаете…
— Знаю, — ласково сказал директор, — идите, Варя, в кладовую: надо продукты на станцию везти. И передайте старшему воспитателю, что я поеду на станцию вместе с вами.
— Маря, мы с тобой!
Ребята гурьбой побежали за Варей. Возле Зорьки осталась только Даша.
Старик повернулся к Зорьке, положил руку ей на голову и улыбнулся.
— Ну-с, так вот ты какая, Зорька Будницкая! Давай знакомиться, ты знаешь, кто я?
— Знаю, — сказала Зорька, — вы директор, Коля-Ваня.
Даша испуганно ахнула, закрыла руками рот и покраснела.
Директор перестал улыбаться и удивлённо уставился на Зорьку. Потом скосил глаза на Дашу, понимающе хмыкнул, выпрямился, сунул руки в карманы брюк и весело спросил:
— Тоже сокращённо, а, Даша?
Даша покраснела ещё больше и попятилась.
— Николай Иванович… я не нарочно… я… Николай Иванович…
Николай Иванович протянул Зорьке руку и подмигнул так, словно она была с ним заодно.
— Слышала? Ну, вот и познакомились!
Зорька невольно улыбнулась, но лицо директора уже стало серьёзным.
— Прощайся с отцом, Зоря, — негромко сказал он. — Его ждут.
Зорька посмотрела на папу. Папа улыбался, но улыбался он как-то странно. Одними губами. А глаза оставались печальными. Она рванулась к отцу и схватила его за руку.
Папа поднял Зорьку, прижался к её лицу небритой щекой. Зорька всхлипнула и обеими руками обняла отца за шею.
— Папа, не уезжай…
— Ничего, доченька, — сказал папа, пряча глаза, — ничего. Ты у меня храбрый парень…
На крыльцо дома вышла седая женщина в очках и в такой же, как у Николая Ивановича, синей телогрейке и крикнула:
— Девочки, Даша Лебедь, быстро в группу! Сейчас подойдут машины!
Папа ещё раз прижался к Зорькиному лицу щекой и бережно, точно Зорька была стеклянная, поставил её на землю. Потом подошёл к директору и протянул руку. Николай Иванович взял папину руку в обе ладони, и они несколько секунд постояли молча, глядя друг на друга.
— Одна она у меня осталась, — сказал папа.
«Как одна? А Толястик? Он же на фронте воюет…» — встревоженно подумала Зорька.
— Понятно, — сказал Николай Иванович. — Как только приедем, я сразу же сообщу вам.
Они обнялись.
— Папа! — наконец выдавила из себя Зорька. — Папа, подожди!
Но папа уже бежал к машине, гулко бухая ботинками по утоптанной каменистой дорожке.
— Папа-а-а! — отчаянно закричала Зорька, бросаясь следом за отцом.
Папа, держась за борт машины, оглянулся, но в это время два красноармейца схватили его за руки и втащили в кузов.
Глаза у Зорьки наполнились слезами. Машина раздвоилась, растрои́лась… Казалось, весь лес наполнился зелёными военными машинами и в каждой из них уезжал на войну отец.
Глава 3. Даша Лебедь
Зелёная военная машина скрылась вдали, только маленькое желтоватое облако пыли всё ещё вилось в воздухе, и от этого дорога казалась живой.
Тяжёлые машины, будто железные псы, пробегали мимо, оставляя за собой бензиновый дурманящий запах. Приученные к дорожной жизни лошади, мерно клацая подковами, волокли телеги с узлами. На телегах сидели свесив ноги женщины и дети, закутанные, несмотря на жару, в шерстяные платки.
А по тропинке вдоль дороги шли и шли гуськом пыльные одноцветные люди с котомками за плечами и с чемоданами, перевязанными узловатыми верёвками.
Даша взяла Зорьку за руку, потянула за собой.
— Зоренька, пойдём…
— Пойдём, — уныло и покорно повторила Зорька, но глаза её снова наполнились слезами. Она закрыла их руками и села на землю.
— Ну, что ты? Не плачь, — Даша наклонилась к Зорьке и стала её уговаривать, как маленькую. — Вернётся твой папа, война же не надолго… мой папа тоже на войне, а я не плачу, Маря говорит: нельзя по живому плакать.
Зорька взглянула на Дашу, вытерла подолом платья мокрое лицо.
— Лучше бы я с бабушкой осталась… И зачем только папа меня в детский дом отдал? — глотая слёзы, прошептала она.
— Ну и что же? В детском доме хорошо, девочек много, весело…
— А ты давно здесь?
— Не так давно, когда маму бомбой убило… Я уже спала. Вдруг как завоет, как завоет. Мама говорит: «Скорее беги в подвал, я только Александриваниного Петьку возьму на чёрной лестнице, она в госпитале дежурит». Я побежала — и всё… Нас только утром откопали.
Голос Даши теперь звучал ровно, точно она говорила привычные слова, за которыми для неё уже не было боли. Только худые пальцы теребили поясок платья, всё туже затягивая узел.
— А моя мама хирург в госпитале, — громко и быстро, бессознательно стараясь заглушить Дашины слова, сказала Зорька, охваченная внезапным страхом. — Кончится война, и она за мной приедет!
Даша опустила голову.
— А моя мама балериной была…
— И папа приедет, и дядя Лёня, и бабушка, и Толястик. У меня брат знаешь какой? Вот с это дерево! А плечи на всей улице самые широкие. Он любого фашиста одним пальцем! Толястик для меня всё что хочешь сделает!
— Ну и пусть, пусть…
Даша вскочила и прислонилась к сосне. Плечи её задрожали.
Зорька замолчала, растерянно глядя на Дашу.
— Не плачь, — сказала она, жмурясь от жалости, — к тебе тоже папа приедет… Может быть, сразу вместе приедут к тебе и ко мне! Вот будет здорово!
