— Хорошей учёбой и железной дисциплиной, — громче всех выпалила Наташа.
Кузьмин взглянул на часы и заторопился.
— Маря, вы отвечаете за своевременную выгрузку!
— А куды ж денешься? — Маря развела руками и вздохнула. — Всю дорогу за што-нито отвечаю, такая уж моя доля…
Девчонки засуетились, начали спешно собирать вещи. Зорька стояла, точно оглушённая.
«С Дашей плохо… и в этом она, Зорька, виновата… Но ведь Даша же сама просила никому не говорить. Как же так?» Внезапно перед нею встало лицо Гриши. Зорька сжала щёки ладонями, затрясла головой. «Нет, нет, с Дашей этого не случится, — лихорадочно думала она. — Даша поправится! Я не виновата… Я слово дала; а может, не надо было слово давать? А если она просила?»
— Зорька, ты чего стоишь, как столб на дороге?
Зорька уставилась на Анку, с трудом соображая, отчего Чистова держит в руках пустой тюфяк, а девчонки с визгом носятся по вагону в клубах пыли и соломенной трухи.
— Что с тобой? — уже участливо спросила Анка.
— Так… ничего, — с трудом разжимая губы, прошептала Зорька и расплакалась.
Анка испуганно бросила тюфяк на пол и прижала Зорьку к своему плечу.
— Перестань… ну, чего ты? Всё будет хорошо, посмотришь!
— Пусть все… все на меня… пусть, если… если я виноватая, — захлёбываясь, бормотала Зорька, уткнувшись носом в Анкино плечо. — Пусть я умру… если плохая, а они хорошие… мне всё равно…
Девчонки обступили их со всех сторон.
— Зорька, тю на тебя! Чего ты? — спросила Галка, прибежавшая позже всех.
— А я знаю, она из-за Даши, — пропищала Нинка. Острое личико её жалостливо перекосилось, казалось, что она тоже вот-вот расплачется.
— Маря! — встревоженно позвала Наташа. — Маря! Да где же она?!!
— Та ось же я, — тяжело дыша, сказала Маря откуда-то снизу. Девчонки расступились. Маря выбралась из-под нар, волоча за собой узлы с бельём.
— Что тут у вас приключилося? — спросила она, поправляя сбившуюся с головы косынку.
— Зорька плачет!
— Крага сказал, что с Дашей плохо!
— Да нет, он сказал, что Зорька виноватая! — перебивая друг друга, закричали девчонки.
— А она не виноватая!
— Нет, виноватая! — сказала Наташа. — Раз молчала.
— Ну и что же, что молчала?
— Не положено про больную молчать!
— Да брось ты! Не положено… А если она слово дала?
— А ну цыть! — резко сказала Маря. Она с силой оторвала Зорьку от Анки и повернула к себе. — Цыть! Кому говорю?! Нашла время нюни распускать!
Зорька перестала плакать и только судорожно вздыхала.
— Дурне дивча, — выговаривала Маря, вытирая фартуком зарёванное Зорькино лицо. — Нехорошо живое раньше времени хоронить… Поправится Даша и приедет к нам.
— И верно, — поддержала Марю Галка, — мало ли что Крага скажет.
— Смотрите, вон пошёл к станции и не хромает вовсе, — простодушно пропищала Нинка.
— А чего ему хромать? Фронт-то во-он где остался! — язвительно заметила Галка.
Наташа возмутилась.
— Как не стыдно! Степан Фёдорович не виноват, что у него нога больная! И ты, Галка, тоже…
— Стыд не дым, глаза не ест! — Галка засмеялась.
— От и погано, шо не ест, — укоризненно сказала Маря, — а ещё хуже, когда дурные слова про человека сыплются с языка, як шелуха от семечек. Не гоже так, Галю.
— А чего? Не правда, что ли?
— Раненный он. Ще в первый месяц, як война началась. Оттого и с палкой ходит, что рана болит. Треба, дивчатки мои милые, справедливыми быть, вот шо я вам скажу.
— Это к Краге-то справедливыми быть?! — возмутилась Галка. — А он справедливый, да? Справедливый?
Маря прижала коленом стопку наволочек на разостланной по полу простыне, связала края узлом и выпрямилась, отирая прилипшие к потному лицу соломины.
— Може, воно и так, Галю, а только и к несправедливому треба отнестись справедливо, а инакше, чем же ты лучше него будешь?
— Ага! А я что говорила? Степан Фёдорович вовсе и не злой. Он нарушителей не любит, вот и всё, — сказала Наташа. — Галка, идём, помоги мне вещи носить.
Галка взглянула на неё из-под чёлки, потом повернулась к Зорьке, хлопнула её по плечу.
— Айда матрацы стаскивать! — и громко запела:
Костёр горит, а искры вьются,
На нём детдомовцы сидят…
— Не на нём, а вокруг! — рассмеявшись, поправила Анка.
— Неважно! — весело крикнула Галка наверху, сбрасывая матрацы.
— Зорька, а ну хватай за угол! Так его, фашиста! А пылищи, пылищи-то!
Наташа, точно очнувшись от внезапного оцепенения, закричала на девчонок, то и дело поглядывая вверх, где так же весело, как и пела, работала Галка.
И в это время в вагон влез незнакомый парень. Тонкий чёрный парень в зелёном стёганом халате, стянутом на узких бёдрах кожаным ремнём, в красной железнодорожной фуражке. Он влез в вагон и остановился у двери, щуря узкие длинные глаза.
— Приехали, здрасти, — скаля в улыбке крупные зубы, сказал он и чихнул. — Уй-юй, какой пиль поднял! Давай быстро собирай вещи, вагон надо! Ваш директор арба пригнал…
Маря упёрла руки в бока, тряхнула головой так, что коса раскрутилась, рассыпалась по плечам.
— А ты кто такой? Чего командуешь? — грозно спросила она, наступая на парня.
Парень уставился на Марю восхищённым взглядом, улыбнулся ещё шире и ухватился руками за пояс.
— Начальник я! — гордо сказал он, выставив вперёд ногу в мягком кожаном сапоге.