Зона опасности - [18]

— Это не священник из церкви напротив?

Бармен глянул на снимок:

— А кто хочет это узнать?

— Я.

— Да? И кто ты такой?

Сэм сказал ему то же, что и экономке. Пока он говорил, бармен с сомнением покачивал головой:

— Не-а. Ты, если хочешь чего узнать, лучше на улице порасспроси. Я-то никого не вижу, целый день работаю.

Сэм взял кофе с пончиками и уселся за столик у окна, из которого виден был дом священника. Рано или поздно тому придется выйти.

— Слушай, друг, мы закрываемся. Хочешь еще чего-нибудь съесть, двигай в «Плазу». — Бармен вытирал руки. — Это на Пятьдесят девятой. Знаешь ее?

— А как же. Любимое мое место.

Сэм взглянул на часы: десять тридцать. Оставив на столе пятерку чаевых — он просидел здесь два часа, а съел всего ничего, — Сэм кивнул на прощание бармену и вышел.

В доме священника было темно. Уличные фонари в большинстве своем не горели; горевшие же делали темноту вокруг лишь более зловещей. Сэм прошел один квартал, обернулся. Он подождал, пока погаснет вывеска Берни, и вернулся назад. Уселся в дверной нише закусочной. Он и не помнил уже, когда в последний раз вел наблюдение из укрытия, но это занятие — вроде езды на велосипеде. Научишься, так уж не разучишься.

Если не считать красных лампад перед статуей в холле, дом священника был в половине второго ночи темен и холоден. Мэгги, не отрывая взгляда от язычков пламени, спустилась в холл. Дверь в кабинет Бобби была приотворена, Мэгги толкнула ее, вошла. Потом включила зеленую настольную лампу, потянулась к телефону. Набрала номер, послушала гудки. На звонок ответил совершенно не сонный голос:

— Что? Что случилось?

Чего же еще, кроме беды, могла ожидать ее мать среди ночи?

— Мам, это Андреа.

— Милая, что случилось?

— Телефон прослушивается?

— Не знаю. Может быть. В чем дело? Где ты?

— Просто хотела услышать твой голос.

— У тебя все в порядке? Как Джимми?

— Все хорошо, мам, — сказала Мэгги. — Но мне пора класть трубку. Люблю тебя, мам.

Мать еще говорила ей что-то, когда Мэгги опустила трубку на аппарат. Она встала, прошла на кухню. Отперла заднюю дверь, выскользнула в темноту. Проехавшая мимо патрульная машина притормозила в половине квартала от нее.

— Шагай-ка отсюда, мужик, — донесся до Мэгги голос. — Здесь спать нельзя.

Мужчина, прикорнувший в дверной нише закусочной, без возражений вышел из укрытия и потопал прочь.

Стараясь держаться поближе к стене, где было темнее, Мэгги побежала к Хьюстон-стрит. Там она остановила такси, назвала адрес и удивила таксиста, сразу согласившись с названной им ценой.

Когда они покинули центр города, поток машин поредел. В два часа ночи дорога до Порт-Вашингтона заняла меньше часа. Машина оставила Лонг-Айлендскую магистраль, и через пятнадцать минут они были уже за городом. Мэгги наклонилась вперед. Прошло больше пяти лет с тех пор, как она в последний раз видела эти узкие, обсаженные деревьями улочки, каменные колонны в начале аллей.

— Вот здесь. Высадите меня здесь.

— Здесь же нет ничего.

— Я знаю. Высадите меня.

Мэгги подождала, пока габаритные огни машины исчезнут в ночи, и пошла вдоль стены к высоким железным воротам. Ворота были заперты, о чем Мэгги знала заранее, но не охранялись, и вот это уже было новостью. Она прошла несколько шагов назад, ведя ладонью по стене, и вскоре нашла то, что искала. Ухватившись за выступающий камень, она подтянулась — руки, ноги, все тело помнили каждый выступ, которыми она, Бобби и ее брат Джеймс пользовались в детстве, покидая, когда им того хотелось, состоявший под наблюдением ФБР дом и возвращаясь в него.

Мэгги уцепилась за ветку дерева, перелезла через стену и спрыгнула на землю по другую сторону ограды. Гравийную площадку перед домом заливал свет. Остановившись под деревьями, она оглядела дом и даже удивилась тому, что тот остался прежним — при том, что в ее жизни переменилось все. Белые стены по-прежнему увивал дикий виноград, ставни поблескивали. Видимо, недостатка в деньгах тут не испытывали. Все выглядело так, точно хозяин по-прежнему жил в своем доме.

Она обогнула дом. В окне на втором этаже горел свет. Спальня родителей. Мать после ее звонка так и не спит.

Издали донесся собачий лай, и это ее удивило. Собак у них никогда не было — отец не терпел их в своем парке. Внезапно она поняла, что собаки приближаются и лай их нисколько не походит на лай домашних баловней.

Мэгги понеслась, огибая дом, к парадной двери, вдавила пальцем кнопку звонка.

— Мам, это Андреа. Впусти меня.

Она заколотила по двери обоими кулаками, сердце ее ухало в груди. Собаки были уже совсем рядом. Дверь распахнулась, и Мэгги ввалилась в дом.

— Матерь Божья! — Крепкая рука поддержала ее. Другая сжимала дробовик с опиленным стволом. — Андреа, ты же вроде как умерла!

— Донни, отзови собак.

— Да-да… — И Донни Прованто рявкнул в рацию: — В доме порядок. Отзови их.

Он сунул обрез в стойку у двери, рядом с другим оружием.

— Андреа? О Боже. Что случилось?

Мэгги смотрела на спускающуюся по лестнице мать. Темные волосы, ни следа седины, большие карие глаза. Со времени последней их встречи в монастыре, в Огайо, где они дважды в год проводили вместе по три драгоценных дня, мать похудела.