Золушка с приданым - [33]

Выражение глаз Элен изменилось. У Макса кровь застыла в жилах.

– Она продала рубины, как и большинство маминых драгоценностей. Оставила только то, что нравилось ей и Хлое. Особенно они любили жемчуг. Двойное ожерелье на шее Паулин – это подарок отца на десятилетие их с мамой свадьбы, а браслет на Хлое – его подарок мне на тринадцатый день рождения. Хлоя забрала его, сказав, что мне оно не подходит, потому что я ничтожество, жирный, неуклюжий слон. Она никогда не упускала возможности напомнить мне об этом, где бы ни находилась. В школе она сделала меня посмешищем, издевалась надо мной с той минуты, когда ее мать вонзила когти в моего несчастного, беззащитного отца.

Она слегка перевела дыхание, потом продолжила:

– Когда Паулин вышла замуж за отца, он действительно был богат. Собственно, его богатство и привлекло, ведь она обожала сорить деньгами – тратила, тратила, тратила, пока не истратила все! Бесконечные поездки на фешенебельные курорты, дизайн интерьеров в Хаугтоне и в лондонском доме – она настояла на этом. Наряды для себя и Хлои она покупала в самых дорогих магазинах, а шикарные машины меняла каждый год. А как она любила драгоценности! Устраивала светские приемы – и все за счет отца. Паулин разорила его. Отец продал все – акции, активы, самые ценные картины. Обратил в деньги все, включая свою пожизненную страховку, только чтобы она купалась в роскоши. Он умер, потеряв все, кроме Хаугтона, оставив Паулин и Хлое две трети усадьбы: она проследила, чтобы он изменил завещание сразу после свадьбы.

Теперь ты видишь, Макс, – Элен почти задыхалась, – у меня ничего не осталось от отца, кроме Хаугтона, поэтому мне трудно будет выкупить долю Паулин и Хлои на учительскую зарплату, которая уходит на покупку продуктов и оплату налогов, коммунальных платежей, а также на неотложные нужды мачехи и сводной сестры – парикмахерскую, косметику. Отдых за границей они оплачивают сами, продавая оставшиеся в доме антиквариат и картины.

Голос Элен стал насмешливым.

– Чтобы восстановить справедливость, именно так я решила расплатиться за одежду, купленную в Лондоне. Разве мне не полагается крошечная доля того, чем пользуется вдова моего отца? И, продолжая эту тему, Макс… – закончила Элен, дрожа от ярости, – разве у меня нет хотя бы маленькой причины сопротивляться намерению этих… кровожадных вампирш продать мой родной дом? Почему я должна смириться? Хаугтон – все, что у меня осталось. Остальное они забрали! Высосали кровь из отца, превратили его… и мою жизнь в ад. Будь они прокляты! Не прощу их до самой смерти!

Элен судорожно вздохнула, словно отдала последние силы.

– А теперь, Макс, если не возражаешь, я вернусь в дом, где родилась и выросла, где была счастлива до тех пор, пока эти… вампирши… не вторглись туда. Я мечтала, что Хаугтон будет принадлежать мне и там, в кругу семьи, я окончу свои дни, но в доме будут жить мои дети. Теперь жадные, злобные, жестокие мачеха и сводная сестра грозят отобрать его, поскольку это единственное, что осталось от наследства отца. Я буду бороться за Хаугтон до последнего, до тех пор, пока суд, приставы, твоя охрана или кто-то еще не выгонят меня оттуда.

Лицо Элен болезненно передернулось. Она развернулась и схватила чемодан. Макс наблюдал, как она пересекла комнату, распахнула дверь и с грохотом захлопнула за собой. Он не двинулся с места.

Глава 11

Бледное солнце заливало Хаугтон холодным серебристым светом. Стоя на кухне, Элен не испытывала ничего, кроме безысходной тоски от мысли об унижении и смерти отца, от подлости Паулин, от ссоры с Максом и от расставания с ним. И еще от того, что рано или поздно, но неизбежно лишится дома. Она только сейчас в полной мере осознала горькую истину.

«Дальше не может так продолжаться. Я не выдержу».

Слова стучали в мозгу, скручивали в узел внутренности, вызывали холодную испарину. Она должна принять и смириться с ужасной действительностью, прекратить бессмысленную войну с Паулин и Хлоей. Ей все равно не дано победить, но борьба изувечит ее.

«Они рано или поздно отнимут у меня усадьбу, но и я больше не могу жить, как прежде. Остается одно: сдаться. Отдать свой дом».

В ее мозгу звучали и другие, еще более болезненные слова. Макс назвал Хаугтон могилой. Ее могилой. Элен сжала кулаки в немом сопротивлении, но упрек по-прежнему ранил сердце, заставляя признать его истинность.

«Я стала другой. Макс изменил меня – не только внешне, но и внутренне. Он открыл мне глаза на мир за пределами усадьбы, дал мне силы вступить в этот мир с уверенностью и надеждой. У меня не будет Макса и не будет Хаугтона, но я справлюсь. Должна справиться, потому что мне не остается ничего иного».

Элен была готова принять неизбежное. Тем не менее ее терзал страх и болела душа, когда она шла к телефону, чтобы сделать то, что должна была сделать.

Деловая встреча с советником шейха в Эмиратах проходила успешно. Макс сидел с выражением вежливого внимания на лице. Важные позиции были согласованы ко взаимной выгоде, все остались довольны.

Однако мысли Макса витали совершенно в другом месте. Его занимал другой проект, мелкий и незначительный по сравнению с тем, который обсуждался здесь, но гораздо более важный для него. Собственно, от успеха зависело будущее Макса. Директор юридического отдела британского подразделения позвонил Максу перед сегодняшней встречей и доложил о результатах. Макс победно сжал кулак.