Золотые миры - [47]

Шрифт
Интервал

Ведь жизнь дана, чтобы её любить,
А не на тихое существованье.
В далёком солнце расцвела весна.
Мне хорошо: звучит струна,
Ещё сильны крылатые желанья!

12/ III, 1924

На завтра («На завтра — космография…»)

На завтра — космография:
Зенит, склоненье, азимут,
И толстая тетрадь.
Раскрою, молча взяв её,
Гоняя скуку праздную,
И стану изучать.
Пусть много непонятного,
Все формулы решительно
Запомню наизусть.
Пусть много неприятного,
Работа утомительна,
Трудна, так что же? Пусть!
Из формул математики
Легко искать нетленное,
Хоть до потери сил…
А вечером слагать стихи
Про вечную вселенную,
Про шествие светил…

13/ III, 1924

«Тёплым солнышком согрета…»

Тёплым солнышком согрета,
Нежной думой создана,
Подошла, играя светом,
Синеглазая весна.
Душу тронула улыбкой,
Синим небом расцвела,
Крылья изогнула гибко
У немытого стекла.
И когда за плотной ставней
Шевельнулась тишина,
Проскользнула песней давней
Тихо-грустная весна.
А вдали, где чад лампадный
Душу-бурю обманул,
Кто-то грустный, кто-то жадный
Ищет девочку весну.

13/ III, 1924

Блоку («С тёмной думой о Падшем Ангеле…»)

С тёмной думой о Падшем Ангеле,
Опуская в тоске ресницы,
Раскрываю его евангелие,
Его шепчущие страницы.
И у храма, где слёзы спрятаны,
Встану, робкая, за оградой.
Вознесу к нему мысли ладаном,
Тихо сердце зажгу лампадой.
Всё, что жадной тоской разрушено,
Всё, что было и отзвучало,
Всей души моей стоны душные
Положу к его пьедесталу.
И его, красивого, падшего,
Полюблю я ещё сильнее.
Трону струны его звучащие
И замолкну, благоговея.

13/ III, 1924

«Дрожащий сумрак бледен и угрюм…»

Дрожащий сумрак бледен и угрюм.
Окно завешано.
В душе так много грубых, тёмных дум,
Одна — безгрешная.
Ворвавшегося воздуха струи
Скользнули в комнату.
Надломлены желания мои,
Одно — не тронуто.
Смеются ямбы брошенных стихов,
Жгут мысли праздные…
В моей душе так много звонких слов,
Ещё не сказанных.

17/ III, 1924

Мамочке («Над маслинами месяц двурогий…»)

Над маслинами месяц двурогий.
На шоссе — большие круги.
Затихают в дали дороги
Звонко щёлкающие шаги.
Чуть качаются звонкие прутья,
По-человечьи кричит сова.
Тихо звякает на распутье
Уходящий в ночь караван.
Бесшумно шагающие верблюды.
Тихий стон ботал и бубенцов…
С затаённым предчувствием чуда
Я взглянула в твоё лицо.

17/ III, 1924

«Я смотрела под маски смешливые…»

Я смотрела под маски смешливые,
В непритворную бледность лица.
Я смотрела в глаза молчаливые,
Узнавая тоску мертвеца.
Тихим взглядом, глухим и пронзающим,
Я смотрела в чужие глаза.
Я следила, как в сердце незнающем
Зажигалась, взметалась гроза.
Средь слепых я искала оракулов,
Средь могил находила живых.
Я поверила в душу других
Посмотрела в себя — и заплакала.

17/ III, 1924

Донна-Анна («Над маслинами месяц двурогий…»)

I. «В своём чертоге позабытая…»

В своём чертоге позабытая,
Во мгле широкого окна.
Струится ночь в окно раскрытое,
В гостиной бьют часы. Одна.
И кисти рук бессильно падают,
В висках стучит и бьётся кровь…
Святой, мигающей лампадаю
Сгорела грешная любовь.

II. «Грубой страсти тихая жертва…»

Грубой страсти тихая жертва,
Прозвучавшая грустной песней,
Да воскреснет она из мертвых,
Да воскреснет!
В жгучем вихре его дурмана,
Непорочная и святая,
Неразумная Донна-Анна,
Промелькнувшая грёзой мая.
Грубой страсти тихая жертва,
Непонятная, сокровенная…
Да воскреснет она из мертвых,
Благословенная!

18/ III, 1924

Терцины («Ты говоришь — не опошляй души…»)

Ты говоришь — не опошляй души.
Сама душа ведь, пошлая, трепещет.
А разум ждёт в тоскующей тиши.
На сердце холод, жуткий и зловещий,
И как не слушать шёпота земли?
На свете есть диковинные вещи.
Ползут в морском тумане корабли.
Зачем теперь на них смотреть украдкой,
Когда в душе все струны порвались?
Ты говоришь: там холодно и гадко.
Пусть так. Но это — тёмный храм.
Лампадами горят мои загадки.
Все чувства и мечты хранятся там.
Пусть нет сокровищ там. Без содроганья
Его ключей я никому не дам.
А я молчу, хочу великой дани
С земли, с травы, с деревьев и камней,
Где цвёл мой взгляд наивного незнанья.
Да, хорошо не знать. Души моей
Тогда бы яд не разделил так быстро.
Но как не знать тоску весенних дней,
Прильнув к земле, холодной и душистой.

21/ III, 1924

«Перед маленькой иконкой…»

Перед маленькой иконкой
Притаилась тишина.
Луч сверкающий и тонкий
Лёг на переплёт окна.
День мой — хоровод без песен,
Храм без восковой свечи.
Губы молятся: «Воскресе!
Подойди и научи!»
Но молюсь — у чьей иконы?
Даль тиха, душа пуста…
Мне остались только стоны
Не воскресшего Христа.

18/ III, 1924

На реках Вавилонских (Псалом 156)

На реках Вавилонских мы сидели и плакали,
А у ног шелестели струи.
Мы повесили арфы свои — и плакали…
Аллилуйя!
Нам твердили: «Воспойте нам песни Сионские!»
Сердце жадно тоскует.
Как споём на чужбине мы песни Сионские?
Аллилуйя!
Как забудем тебя, о, Сионе возлюбленный?
Да погибнет, тоскуя,
Кто, утешась, забудет свой дом погубленный…
Аллилуйя!
О, блажен, кто младенца на камни холодные
Бросит в полночь глухую,
Кто всю душу расколет о камни холодные.
Аллилуйя!

26/ III, 1924

«Всю ночь поскрипывала дверь…»

Всю ночь поскрипывала дверь.
Рассвирепел шумливый ветер.
Теперь легко на этом свете,
Ведь больше не было потерь.
Дрожащий, позабытый свет
Струится в маленькую щёлку.
Бегите, мысли! Что в вас толку,
Когда души, души-то нет!

Еще от автора Ирина Николаевна Кнорринг
О чём поют воды Салгира

Поэтесса Ирина Кнорринг (1906–1943), чья короткая жизнь прошла в изгнании, в 1919–1920 гг. беженствовала с родителями по Югу России. Стихи и записи юного автора отразили хронику и атмосферу «бега». Вместе с тем, они сохранили колорит старого Симферополя, внезапно ставшего центром культурной жизни и «точкой исхода» России. В книге также собраны стихи разных лет из авторских сборников и рукописных тетрадей поэтессы.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Первый том Дневника охватывает период с 1917-го по 1926 год и отражает ключевые события российской истории XX века, увиденные глазами «самой интимной и камерной поэтессы русского зарубежья». Дневник погружает читателя в атмосферу полунищей, но творчески богатой жизни русских беженцев; открывает неизвестную лакуну культурной жизни русской эмиграции — хронику дней Морского корпуса в Бизерте, будни русских поэтов и писателей в Париже и многое другое.


После всего

Негромкий, поэтический голос Кнорринг был услышан, отмечен и особо выделен в общем хоре русской зарубежной поэзии современниками. После выхода в свет в 1931 первого сборника стихов Кнорринг «Стихи о себе» Вл. Ходасевич в рецензии «„Женские“ стихи» писал: «Как и Ахматовой, Кнорринг порой удается сделать „женскость“ своих стихов нарочитым приемом. Той же Ахматовой Кнорринг обязана чувством меры, известною сдержанностью, осторожностью, вообще — вкусом, покидающим ее сравнительно редко. Кнорринг женственна.


Окна на север

Лирические стихи Кнорринг, раскрывающие личное, предельно интимны, большей частью щемяще-грустные, горькие, стремительные, исполненные безысходностью и отчаянием. И это не случайно. Кнорринг в 1927 заболела тяжелой формой диабета и свыше 15 лет жила под знаком смерти, в ожидании ее прихода, оторванная от активной литературной среды русского поэтического Парижа. Поэтесса часто лежит в госпитале, ее силы слабеют с каждым годом: «День догорит в неубранном саду. / В палате электричество потушат. / Сиделка подойдет: „уже в бреду“.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Второй том Дневника охватывает период с 1926 по 1940 год и отражает события, происходившие с русскими эмигрантами во Франции. Читатель знакомится с буднями русских поэтов и писателей, добывающих средства к существованию в качестве мойщиков окон или упаковщиков парфюмерии; с бытом усадьбы Подгорного, где пустил свои корни Союз возвращения на Родину (и где отдыхает летом не ведающая об этом поэтесса с сыном); с работой Тургеневской библиотеки в Париже, детских лагерей Земгора, учреждений Красного Креста и других организаций, оказывающих помощь эмигрантам.


Стихи о себе

Первый сборник поэтессы. В статье "Женские" стихи, строгий, взыскательный и зачастую желчный поэт и критик Владислав Ходасевич, так писал о первой книге Кнорринг: "...Сейчас передо мною лежат два сборника, выпущенные не так давно молодыми поэтессами Ириной Кнорринг и Екатериной Бакуниной. О первой из них мне уже случалось упоминать в связи со сборником "Союза молодых поэтов".    Обе книжки принадлежат к явлениям "женской" лирики, с ее типическими чертами: в обеих поэтика недоразвита, многое носит в ней характер случайности и каприза; обе книжки внутренним строением и самой формой стиха напоминают дневник, доверчиво раскрытый перед случайным читателем.


Рекомендуем почитать
Морской космический флот. Его люди, работа, океанские походы

В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.


Карамзин. Его жизнь и научно-литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Виссарион Белинский. Его жизнь и литературная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Кот диктует про татар мемуар

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Старовойтова Галина Васильевна. Советник Президента Б.Н. Ельцина

Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.


Воспоминания о Юрии Олеше

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.