Золотые эполеты - [99]

Гюббенет пожал плечами.

— Смотрите, мичман, как бы потом не было поздно. Богдана, присутствовавшая при этом разговоре, была удивлена.

Она-то хорошо знала понятливость своего возлюбленного. Знала его открытость, а тут… Она была очень щепетильна к любой мелочи, что касалась Кондрата. Поэтому, как только они остались наедине, она сказала:

— Не знала я, что ты, милый, так умеешь хитрить. Ранее за тобой такой дипломатии не водилось…

Кондрат смущенно прищурился.

— Правильно, не водилось ранее за мной такого, а вот за два года, что тебя искал, и хитрить научился. А ежели правду, то уж очень боюсь на госпитальную койку угодить. Не выдержу я. Просто задохнусь. Ну, а теперь насчет хитрости и дипломатии: ничего я в этом худого не вижу. Кроме того, это в природе нашей. Ведь мы оба хохлы, и недаром говорят «хитрый хохол». — Он улыбнулся.

Но Богдана хмуро приняла его улыбку.

— Не шути, Кондрат. Рану твою лечить надобно и срочно.

— У нас на пароходе-фрегате боцман один есть — Звеняга. Он лечит добре, травами. Получше Гюббенета вылечит.

— Только ты, Кондратка, опять в ночную вылазку не ходи. На корабле лежи, пока рана не заживет.

— Что ты?! Пока рана не заживет — никуда. У нас раненого даже Бирюлев в отряд не возьмет. Так что ты, милая, не волнуйся понапрасну, — успокоил ее Кондрат. Он простился и пошел на судно, стараясь не хромать, зная, что Богдана смотрит ему вслед.

По дороге на корабль рана разболелась сильнее. Его хромоту приметил капитан Бутаков, когда он поднимался по трапу.

— Вас опять ядром или пулей задело? — осведомился он у него.

— Да так, пустяки, — ответил Кондрат.

Войдя в каюту, он, не раздеваясь, с облегчением повалился на койку, но к нему в это время уже подошел боцман Звеняга со своей медицинской кошелкой.

— Его благородие Григорий Иванович вас лечить меня прислали. Кондрат обнажил рану. Звеняга сразу облепил ее компрессами, намоченными в соках каких-то растений. Словно ветер в каюту с лугов ворвался — хлынули запахи степных трав. Этими настоями из растений боцман действовал уверенно и скоро, словно по волшебству, перестала ныть рана. Хотя судно вздрагивало время от времени от рвавшихся неподалеку бомб и ракет, потому что в это время уже началась ночная бомбардировка, Кондрат, избавленный от боли, вскоре заснул.

Звеняга два раза приходил к нему ночью, будил, чтобы поменять примочки на ране. И это помогло. Воспаление вокруг раны, которое вызывало тревогу профессора Гюббенета, прошло.

Утром Кондрат поблагодарил вошедшего Звенягу. На душе у боцмана была радость, потому что Кондрат, кроме спасибо, дал ему целковый.

Тут мичман глянул на часы и стал торопливо одеваться.

— Вы куда, ваше благородие? — спросил Звеняга.

— Как куда? Воевать.

— Э-э. Вам пока нельзя. Вам надо еще денька два подлечиться. Пусть рана хоть немного затянется.

— На меня ныне капитан Григорий Иванович рассчитывает. Потому что я из бомбического дальнобойного орудия, что на баке стоит, стрелять должен. Ясно?

— Ясно!

— А коли так, боцман, за мной! — Кондрат успел к построению…

«Владимир» почти вплотную подошел к плавучему мосту. Кондрат мог его хорошо разглядеть. Каскад поднятой взрывом воды, словно холодным душем, окатил его горячую голову. Он снял промокшую фуражку, отряхнул воду, и его холодная, мокрая рука коснулась лба. Он почувствовал, что лоб буквально пылал под его прохладной, мокрой ладонью. И тут у него вдруг закружилась голова, а ноги стали слабыми, подкосились и заскользили по металлическому покрытию палубы. Он бы упал, не поддержи его руки стоявших рядом матросов.

— Вам плохо, ваше благородие? — спросил его боцман Звеняга.

— Что-то зашатало меня, и голова кружится, — он с трудом выдавил слова.

Звеняга дотронулся до его головы.

— Да у вас жар! Настоящая горячка!

— Да какая там горячка. Сейчас все пройдет. Только подведите меня к борту, чтобы ветерком освежило. Продует ветерком и пройдет, — сказал он матросам.

Матросы подвели его к борту.

— Держитесь, ваше благородие, крепче за поручни держитесь. А вы, братцы, не отходите от его благородия и тоже, в случае чего, держите его, чтобы он за борт не свалился, — приказал боцман.

Боцман Звеняга немедленно побежал к капитану Бутакову, чтобы доложить о болезни Кондрата.

А Кондрату от свежего ветра и в самом деле стало легче.

Пароход-фрегат, шлепая плицами, шел вдоль плавучего моста. Кондрат, склонившись над бортом, сейчас хорошо видел, как по дощатому, длинному сооружению двигались пешеходы, ехали фуры, санитарные телеги с ранеными. Резвые волны захлестывали дощатую поверхность моста, и пешеходы порой шагали по колено в воде. Это были армейские артельщики и интенданты, которые тащили в корзинах и мешках продукты для ротных кухонь с Северной стороны на Южную. А с Северной — двигались им навстречу телеги с ранеными. Лошади тревожно ржали, они чувствовали себя неуверенно на зыбком мосту, копыта их скользили по мокрым доскам, от страха они шарахались резко в сторону, задевая мокрыми боками толстые канаты, натянутые по краям плотов, заменяющие оградительные перила. Телеги с ранеными так же бросало и трясло, как и лошадей. Их колеса, казалось, вот-вот соскользнут с настила в беснующиеся волны.