Золотые эполеты - [109]

Кондрат и Богдана стали было забывать о визитерах, но через некоторое время из Петербурга почта принесла им увесистую бандероль, в которой был экземпляр столичного журнала и краткое письмо Бутакова.

Адмирал поздравлял в нем супругов Хурделицы со статьей о них, помещенной в журнале, а также, на той же странице, — великолепной фотографией.

Снимок в самом деле получился отменный. На нем Кондрат и Богдана были показаны очень отчетливо, в полный рост, с боевыми медалями «За защиту Севастополя».

Статья журналиста им понравилась меньше, и даже не потому, что грешила некоторыми неточностями, но в ней мичман Хурделица и его жена Богдана, сестра милосердия, показаны эдакими бесшабашными смельчаками и отчаянными вояками. Кондрата разозлило то, что журналист от себя вложил в его уста фразу, что теперь он в восторге от того, что построены новые броненосцы, которые понесут свои вымпелы в Японские и Желтые китайские моря, чтобы расширять владения империи.

— Ведь я совсем противоположного взгляда! — возмущенно сказал Кондрат. — Ну куда же нам еще расширять империю?! Земли-то у нас предостаточно. Порядка-то на своей навести никак не можем, и зачем нам еще в китайские да японские края лезть? А эти броненосцы дорого стоят, а от них пользы, как от козла молока. Я буду писать опровержение. Жаловаться на эту глупость в редакцию журнала и адмиралу Бутакову.

— Ну чего ты сердишься? Ведь ничего плохого про тебя этот журналист не написал, — старалась его успокоить Богдана. — Наоборот, господин журналист изобразил тебя храбрецом, готовым завоевывать не только Японию, но и Китай, — рассмеялась она.

Ее насмешка показалась ему обидной, но подумав, успокоившись, он вдруг расхохотался тоже. Он понял, что бесполезно сердиться на этого журналиста, даже опровергать его статью, тем более что тот, видно, и в самом деле пытался угодить ему, но по бездарности своей написал фальшиво… И Кондрат сделал для себя вывод: больше никогда не общаться с людьми этой профессии — писаками, как он мысленно про себя их называл.

Однако статья о нем, помещенная в столичном журнале, не могла пройти незамеченной. Ее перепечатали некоторые газеты, а некоторые «переработали’ ее по-своему, добавив к ней немало всякой отсебятины, а одесские газетчики ухитрились даже раздобыть откуда-то новые фотографии его и Богданы и сочинить к ним новые версии, так как он наотрез отказался давать им какое-либо интервью. Однако это не остановило назойливой настойчивости репортеров, и о нем стали время от времени появляться новые небылицы в прессе. И мичман Хурделица со своей супругой, вопреки их искреннему желанию, стали в округе известными людьми. Окрестные помещики стали приглашать их к себе на вечера, на званые обеды. Хурделицы упорно отклоняли эти приглашения под разными предлогами: мол, нам нездоровится, да уже и возраст такой, когда по гостям ходить не стоит — рискованно. Особенно настойчиво их приглашали новые хозяева усадьбы Трикрат… Но когда к ним однажды в экипаже пожаловал строгий, совсем молодой человек, в модном прекрасно сшитом сером костюме, в наружности которого Богдана и Кондрат уловили сходство с четвертым сыном Скаржинского Петром Викторовичем (это был сын Пьера — Иосиф Петрович), решительно заявившем им, что в ближайшую субботу в имении Трикрат состоится вечер в честь их, героев Севастопольской обороны, и, что на этот вечер соберутся высшие чины Одесского гарнизона, то Богдана, неожиданно расчувствовавшись, согласилась. Кондрат, скользнув укоризненным взглядом по лицу жены, чтобы не ставить ее в неловкое положение, тоже кивнул головой в знак согласия. Тогда новый молодой хозяин им заявил:

— Покойный генерал Бутаков не раз говаривал мне о вас, собственно не мне, а моему генералу, что вы, уйдя в отставку, упорно занимались самоусовершенствованием, много читая. Мои друзья хотели бы послушать ваши воспоминания.

Кондрат в упор посмотрел в глаза Иосифа Петровича. Они были очень схожи с глазами его бабушки, Натальи Александровны. Такие же миндалевидные, только без мягкого оттенка. В его молодых глазах он уловил легкую насмешливость, свойственную юности, и все понял. Понял, что тот, наверное, считает, что после выступления старого мичмана можно будет в кругу друзей позабавиться над его старомодным косноязычием… Ирония в глазах Иосифа Петровича решила вопрос. Кондрат принял вызов. Он выступит, как выступал там, на стене бастиона…

На званый вечер в Трикраты они прибыли вовремя. Об этом позаботились новые хозяева, прислав предупредительно экипаж.

Войдя внутрь усадьбы, они не узнали ее. Тут все было перестроено. Былую простоту и уют теперь заменили блеск и роскошь. Старую, прежнюю мебель заменила модная, белая с позолотой. Старый паркет заменен был новым из палисандрового дерева. От уютной гостиной Натальи Александровны не осталось и следа. Она была расширена и превратилась в огромный зал-салон, освещенный бесчисленными свечами в огромных хрустальных люстрах. Новая хозяйка Трикрат, высокая брюнетка с пра-вильными чертами лица и все понимающими черными глазами, приветливо их встретила у входа и повела в салон, где на стене висел огромный в полный рост портрет стройного красивого человека в расшитом мундире полковника лейб-гусарского полка.