Золотые эполеты - [107]

Кондрат не мог не подивиться, как преобразились знакомые очертания Одесского залива. Выросли молы — рейдовый, новый, нефтяной. Возникли новые набережные, соединившие Платоновский мол с Военным. Появилась Каботажная и Андросовская набережные…

Погрузка хлеба в трюмы судов шла день и ночь. Он увидел у причалов и на рейде сотни пароходов: под английскими, австрийскими, итальянскими, греческими флагами. Ожидая своей очереди на погрузку у брекватера, терпеливо стояли десятки других иноземных судов.

Центральные улицы так похорошели, что не узнать, особенно ночью, когда их освещали только что установленные газовые фонари[57]. Под их лучами, как навощенный, натертый паркет, сверкали тротуары, замощенные отполированными каменными плитками, привезенными из Триеста.

В самом деле было чему радоваться и чем гордиться. Тогда эти центральные одесские улицы считались самыми благоустроенными в мире, и Кондрат, увидев вечером такую иллюминацию, даже не удержался и воскликнул:

— Ай да Новосельский! Молодец, городской голова!..[58]

Однако, отправившись утром на Пересыпь в мастерскую, изготавливающую детали для механизмов завода, он был разочарован. Все отрадные одесские впечатления как бы заканчивались за чертой центральной части города. Если в центре мостовые были замощены добротным клингером, камнем, привезенным с Буга, то на окраинах, на Молдаванке, на Пересыпи, на Слободке, — мостовые не имели никакого покрытия, а улицы ни одного фонаря. Зато он увидел здесь много канав для стока нечистот. Особенно на него страшное впечатление произвела Пересыпь. Тут воздух был пропитан удушливым смрадом от широкой, длинной канавы, которая тянулась вдоль всей улице. Подойдя ближе, он заметил, что в этой канаве копались какие-то существа, измазанные черно-лиловой зловонной грязью. Присмотревшись, он увидел, что это были свиньи, а среди них копошились дети, совсем голые малыши, сыновья и дочери тех, кто жил в убогих землянках и хибарах, застроивших эту длинную улицу. Дети грузчиков, рабочих и работниц заводов и фабрик, предприятий, расположенных тут же в предместьях. Сердце Кондрата заныло какой-то странной болью.

Разве для этого он выходил под вражьи бомбы и пули на бастион? Рискуя жизнью, отстаивал Севастополь, а с ним и все Черноморье, в том числе и Одессу, от интервентов. Разве для этого, чтобы потом дети вместе со свиньями копались в зловонной грязи? Такая картина ему показалась намного страшнее тех, которые он увидел в Севастополе во время ожесточенных боев…

Его зашатало, как будто снова контузило пролетевшим рядом с головой ядром. Задыхаясь, он поднес платок к лицу, вытирая навернувшиеся слезы, и тяжело пошел вверх от зловонной окраины к центру города.

Торжество неправды

Кондрат вышел на Дерибасовскую, перпендикулярную Александровскому проспекту, который когда-то был спроектирован Деволаном как главная магистраль Одессы. Проспект был задуман великим архитектором как подобие парижских Елисейских полей. Здесь было просторно и красиво. Он осью выходил на гавань и продувался вольным морским ветерком. Его ширину недаром мудрый зодчий сделал больше, чем вместе сложенные две корабельные грот-мачты линейного корабля — аж 80 метров! Вот сейчас Кондрат и выйдет с Дерибасовской прямо на этот красавец-проспект… Но что это?.. Что перед ним встало на пути? Он наткнулся на какое-то круглое, словно внезапно выросшее из земли массивное здание, закупорившее вход на проспект. Из расспросов прохожих отставной мичман узнал, что это два немецких промышленника-толстосума, купившие тут участок земли, соорудили свои дома. Гер Моль соорудил громадину на Греческой площади, а другой, Ведде, — полукруглый дом, выходящий фасадом на Дерибасовскую. Этим был нанесен удар по осуществлению гениального проекта Франца Деволана, который задумал Александровский проспект как торговый центр города. Постройка домов Моля и Ведде не давала возможности проспекту выполнять ту роль, которая ему предназначалась, как бы заглушала его… «Как мог магистрат дать разрешение на такое вредительское строительство?» — с болью в сердце подумал Кондрат. Но тут же он ухмыльнулся своей наивности. А что такое магистрат торгового города? В нем правят те же толстосумы, которым, видно, на все наплевать, кроме собственных интересов, собственной выгоды. Они готовы пойти на любое самодурство, на любые пакости, лишь бы это им было выгодно, даже на любую фальсификацию. Видно, все здесь готовы жить по таким правилам. А продажная пресса готова пышными фразами прикрыть любую фальсификацию. Все, даже подлинную историю Одессы. Им, почему-то невыгодно сейчас писать правду о героическом прошлом города, а те, кто боролся за изгнание иностранных захватчиков из этих мест — полководцы украинского казачества, — забыты. Обида, как заноза, уколола сердце Кондрата. Ведь не чей-то дед, а его собственный, родной дед Кондрат Хурделица стоял у истоков рождения этого города со своими товарищами казаками-черноморцами и суворовскими солдатами.

Этим заправилам-толстосумам совершенно чужды и правда, и справедливость, и славная история народная, но самое обидное, что в Одессе возник центр фальсификации. Здесь, оказывается, каждый день совершаются самые невероятные аферы. Фальсифицируется не только прошлое города, но и все, вплоть до продуктов питания. В пиво примешивается салициловая кислота, в конфеты — тальк, в сельтерскую воду вместо сахара подмешивают сахарин. Тут процветает компания мошенников-дельцов по переработке использованного чая, собираемого дворниками из помойных ям. Этот так называемый «одесский чай» специально обрабатывался, сушился и отправлялся партиями в другие города Украины.