Золотые эполеты - [108]

Мошенничество и обман процветал также и во многих отраслях промышленности и торговли. Здесь хорошо было налажено печатание фальшивых денег, изготовление поддельных драгоценностей, фальшивых жемчугов, фальшивых алмазов, бриллиантов, сапфиров, рубинов. Весь мир был изумлен мастерством одесских мошенников. Они ловко подделывали археологические «находки», чем вводили в заблуждение опытных ученых-антикваров Парижа и других ученых мужей запада[59].

Самое тягостное впечатление на Кондрата все же производила фальсификация пищевых продуктов и товаров первой необходимости, которые потребляли беднейшие жители Одессы. Обувь, одежда, хлебные изделия. Их покупали на последние гроши бедняки. Кафтан из гнилого сукна, который расползался на плечах работяги в лютую стужу, часто это было причиной простуды. Сотни людей отравлялись некачественными продуктам питания и после тяжело болели.

Все это казалось Кондрату таким страшным, как зловонная канава на Пересыпи, где вместе со свиньями копошились маленькие дети. Увиденные картины нищеты и бедности, которые в Одессе бок о бок жили с роскошью и богатством, для него были страшнее пуль и бомб, под которыми он находился в Севастополе на четвертом бастионе. Обо всем этом он рассказал, встретившись с человеком, с которым можно было говорить обо всем откровенно, не боясь доноса, — Григорием Ивановичем Бутаковым. Встреча произошла случайно в ресторане, во время ужина, хотя прошло не одно десятилетие со времен их последней встречи, оба сразу узнали друг друга. Располневшее лицо адмирала, ныне уже обрамленное не золотыми, а серебристыми бакенбардами, расплылось в приветливой улыбке. Видимо, адмирал искренне был обрадован встречей с отставным мичманом. Он сделал было приглашающий знак Кондрату, но видя, что он медлит подойти к его столу, где он восседал со свитой своих высокочиновных сотрапезников, Григорий Иванович запросто подсел к мичману.

— Мало нас, севастопольцев, осталось в живых. Ох, мало, мичман, таких, как ты и я, кто с Нахимовым и Корниловым на кораблях плавали да на бастионах врага отражали, наверное, уже никого нет. Все уже там… Нас, поди, дожидаются, — без всякого предисловия сказал Бутаков, стиснув руку Кондрата.

Адмирал был сильно растроган неожиданной встречей с бывшим своим подчиненным, потому что он впервые с ним стал говорить запросто, на «ты». И Кондрата не обидело такое обращение. И видно было по всему, что хотя Бутаков много лет уже его не видел, но часто вспоминал о нем. А когда они выпили по стакану шампанского за встречу, потом за то, что в Петербурге построен и спущен на балтийские волны новый броненосный крейсер водоизмещением восемь с половиной тысяч тонн, названный «Нахимов», адмирал прослезился. Тут Кондрат почувствовал, что настало ему время выложить Бутакову все, что у него накопилось на душе. Сказать правду истинную про Одессу, и он сказал ему все, что он мог сказать откровенно только еще одному человеку — своей жене Богдане. Ведь перед ним сейчас сидел не грозный адмирал, а душевный друг, Григорий Иванович. И мичман выложил ему все, не торопясь. Сказал и то, что в Одессе прочно забыли основателей, и о том, что город стал центром фальши и воровства, и о том, что фальсификация и ложь отравили жизнь здесь во всем, на каждом шагу. Помянул и о зловонных, грязных окраинах, где погибают и взрослые, и дети…

Бутаков, не перебивая Кондрата, задумчиво и сочувственно глядел на него, казалось, ловил и запоминал каждое его слово. Потом сказал:

— Бесстрашный ты человек, мичман.

— Ну что вы!

— Не спорь. Я тогда еще, в бою, когда на «Владимире» вместе плавали, за тобой эту смелость приметил. И по-моему ты поступил правильно, когда мое приглашение поступить обратно на флот не принял. Трудно было бы тебе сейчас. Кривить душой ты не умеешь.

— Это точно.

— Экий ты молодец! Все еще со стены бастиона на всех взираешь… С «большого редана», как говорят англичане, т. е. с нашего родного бастиона.

— А ведь его, наш родной бастион, если бы не предательство, никакие враги у нас не отняли бы.

— Верно, мичман, никакие враги.

Они попрощались и на этот раз навсегда.

Неожиданное застолье

Про адмирала Григория Ивановича Бутакова на флоте говорили, что он человек, у которого слова никогда не расходятся с делом. Кондрат тоже убедился, что это так. В дверь его домика скоро постучались два гостя, прибывших из самого Петербурга. Один из них, постарше, с бородой, в потертом цилиндре, представился сотрудником редакции известного столичного журнала, а другой, маленький, юркий, с черным квадратным ящиком за спиной, — одесситом фотографом. Бородатый журналист расспросил Кондрата и Богдану про их участие в Крымской войне. Потом попросил их одеть боевые медали и выразительно мигнул фотографу, который расторопно навел на них черно-синий, как огромный бычий глаз, объектив своего квадратного ящика. Он сделал с них ряд снимков. Потом, не задерживаясь ни минуты, несмотря на гостеприимное приглашение Хурделицы отобедать у них и отдохнуть, гости, поблагодарив, раскланялись и отправились в усадьбу к соседнему богатому помещику, где пробыли несколько дней.